О чем повествует блок в цикле на поле куликовом, ФЭБ: Минц. Александр Блок. —
Соловьев поэтически декларировали идею многозначности образа. Блока 26 сентября года. Красногвардейцы — не только дети народной стихии: они причастны и космическим стихиям «мирового пожара», и вихрям, снегам и бурям революции.
Приплыли Племена Богини на множестве кораблей и сожгли их, едва ступили на землю. Гарь и дым окутали тогда […] Битва с Тифоном Рождение Тифона. Однако после этой победы воспылала Гея-Земля ненавистью к Зевсу — ведь он не только обманул ее детей, гекатонхейров и циклопов, помогавших ему в битве, оставив их под землей, вдали от солнечного света, но и истребил гигантов, других ее детей!
Взяв себе в мужья мрачного Тартара, она родила еще одно страшное чудовище — Тифона. Укажи материал, из которого возводили стены Кремля. Укажи дату освобождения Руси от Орды. Отметь реку, на которой встретились два войска. Сочинение по картине В. Особенно мне нравились эпизоды, где главный герой побеждает злого Змея и освобождает похищенную принцессу. Я очень хорошо представлял все детали боя благодаря прекрасным иллюстрациям книги. Больше всего мне нравилась картина В.
Талантливый художник до мельчайших […] В первой части время течет лениво, медленно, как река. Но вызов брошен, и войско отправляется в путь. Пока еще все спокойно, но вскоре желтая глина обрыва, степные стога сменяются дорогой сквозь мглу. И вдруг время резко ускоряет […] Издание программы под редакцией В. Современный подход […] Родина для А.
Еще в году А. Блок писал К. Все ярче сознаю, что […] Произведение […] Кратко Великая Отечественная война с этапами Великая Отечественная война началась 22 июня года — в день, когда на территорию СССР вторглись немецко-фашистские захватчики, а также их союзники.
Она длилась четыре года и стала заключительным этапом Второй Мировой войны. Всего в ней приняли участие около советских солдат, более половины из которых, погибло. Причины Великой Отечественной войны Главной причиной начала Великой […] Эта тема отражена в картинах многих живописцев. Одним из них является В. У него есть много картин на историческую тему, на тему сказок и былин. На этой картине художник изобразил картину их боя. Иван-царевич находится […] Восстание декабристов кратко причины, ход, итоги В году, в России произошел переворот, который закончился достаточно неудачно для заговорщиков.
Толчком для переворота послужили либеральные взгляды передовой молодежи, которая была не согласна с политикой царя. До отечественной войны мало кто задумывался о том, какие отношения сложились между простым народом, правительством и интеллигенцией.
В Европе уже не было крепостного права, а в России […] Сочинение на тему Бородинское сражение, битва Кутузов всегда говорил о российских воинах Бородинской битвы, как о храбрых, мужественных и верных защитниках своей страны, своей семьи.
Я могу сказать, что именно такие главные качества солдат и являются основной победоносной силой нашей армии. Вместе с этим наша армия была сильной, уверенная своей правотой. Солдаты и офицеры чувствовали, что правда на их стороне. Это […] Эпизоды: Подготовка и смотр русских войск в Браунау. Отступление русской армии.
Задача, поставленная Кутузовым перед генералом Багратионом. Сражение под Шенграбеном и его подлинные герои. Князь Андрей заступается за Тушина, т 1, ч. Битва с барсом признана кульминацией поэмы. Докажите это Битва с барсом признана кульминацией поэмы. Докажите это. Найдите строфы, которые бы с […] В чем философский смысл творения А.
Главное событие, которое могло бы стать ведущей темой стихотворения, поэт не описывает, но его образ подчиняет себе все его содержание. Это событие видится и […] Алтарь в Пергаме: битва богов и гигантов Алтарь в Пергаме. Битва богов и гигантов была одним из любимых сюжетов у греческих живописцев и скульпторов.
Самым замечательным художественным воплощением этого мифа стали рельефы алтаря Зевса, сооруженного в азиатском городе Пергаме во 2 в. В рельефах Пергамского алтаря ваятели запечатлели отчаянную схватку […] Кратко о М. Лермонтове Михаил Юрьевич Лермонтов родился в году. Отношения между его родителями не сложились, и воспитанием маленького Миши занималась его бабушка — Елизавета Алексеевна Арсеньева. Лермонтов окончил благородный пансион при Московском университете и сам Московский университет.
Оттуда Лермонтов ушел в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. После ее окончания он стал офицером лейб-гвардии гусарского полка. В […] История Древней Руси кратко Период древней Руси берет свое начало с древних времен, с появления первых племен славян. Но наиболее важным событием является призвание на княжение в Новгороде князя Рюрика в году. Рюрик приехал не один, а с братьями, Трувор правил в Изборске, а Синеус в Белоозере.
В году Рюрик умирает, у него остается сын Игорь, который […] История города Санкт-Петербург кратко Во все времена Санкт-Петербург заслужено имел звание самого удивительного, блестящего и порой мистического города. Испытав на себе перевороты, революции и варварскую разруху, Санкт-Петербург до сих пор остается красивейшим городом мира.
Во время Северной войны со шведами, будущий русский император Петр I задумался о постройке крепости, которая защищала новые завоеванные территории, обороняла русские земли и давала […] Пустилась очертя голову, не зная куда, и вот теперь они замерзнут насмерть в ста метрах от дома, где жарко горит огонь, от дома, куда вход им заказан.
Пальцы на левой руке совсем потеряли чувствительность. Она […] Сталинградская битва 2 февраля год — одна из самых судьбоносных дат в истории человечества. В этот день был совершен один из первых и решающих шагов на пути к освобождению русских земель от немецких захватчиков — завершение грандиозной битвы на Волге. Блок: «… спросил Блок меня, что я думаю о его стихах. Я ответила ему, что думаю, что он поэт не меньше Фета.
Сходство поэтических исканий молодого Блока с устойчивыми особенностями лирической системы Фета улавливается при обычном внимательном чтении — настолько оно явно разлито во всей атмосфере юношеских 19 стихов младшего поэта.
Особенно отчетливо оно проступает в способах композиционного построения стихотворения. Если говорить о «крупном плане» стихотворной композиции, то молодой Блок несомненно примыкает к той линии русского музыкально-алогического стиха, основные особенности которой установлены в известных работах В.
Была бы весьма поучительной также попытка обследовать стих молодого Блока в сопоставлении со стихом Фета теми приемами интонационного «микроанализа», которые применил Б. Эйхенбаум в книге «Мелодика стиха» Пг. По-видимому, сейчас целесообразнее сосредоточить внимание на другом: на более общих смысловых особенностях композиций Фета и Блока, на тех особенностях, которые более непосредственно связаны со специфическим идейным содержанием стиха каждого из этих поэтов и тем самым должны обнаружить не только их сходство, но и глубокие, существенные различия.
Если попытаться сопоставить стихи молодого Блока, в которых наиболее явно, отчетливо проступает сходство с фетовскими лирическими построениями, сразу становится ясно, насколько искания начинающего поэта тесно связаны с Фетом и в то же время как они в чем-то очень существенном далеки от него. Вот, скажем, стихотворение «Она молода и прекрасна была…» Каждая из трех строф этого стихотворения кончается одной и той же строкой — «Как сердце мое разрывалось!..
Уже одна эта особенность, создающая единство темы, варьирующейся и движущейся через строфы в виде звеньев одной цепи, прикрепляет стихотворение к определенной поэтической традиции, наиболее резко выраженной именно у Фета. Более пристальный взгляд на самую эту тему обнаруживает и более глубинную, содержательную связь с Фетом. Любовная ситуация решается в постоянном соотнесении с природным началом.
Получается то сплетение двух перебивающих друг друга тем, те «два узора», причудливая игра которыми образует характернейшую особенность 20 структуры фетовского стиха. В первой строфе задано сопоставление возлюбленной с речным пейзажем:. Она молода и прекрасна была И чистой мадонной осталась, Как зеркало речки спокойной, светла.
Как сердце мое разрывалось!.. Такое решение любовной темы абсолютно характерно для Фета. Вот пример аналогичной фетовской композиции, завязывающейся подобным образом:. Как лилея глядится в нагорный ручей, Ты стояла над первою песней моей, И была ли при этом победа, и чья, — У ручья ль от цветка, у цветка ль от ручья?
Сходным образом развертывается тема и далее. В стихотворении Фета четыре строфы. Так как в первой строфе решительно доминирует «природное начало», психологический же аспект только слегка задан «Ты стояла над первою песней моей…» , то вторая строфа целиком посвящена раскрытию психологической стороны параллели: единства любящих, подобного природному единству. Иначе говоря, в первой строфе своего стихотворения Блок как бы свел две фетовские строфы в одну.
Во второй строфе Блок развертывает природный образ и одновременно ведет тему душевной отчужденности участников любовной ситуации:. Она беззаботна, как синяя даль, Как лебедь уснувший, казалась; Кто знает, быть может, была и печаль… Как сердце мое разрывалось! В третьей строфе тема природы вообще исчезла. Она отсутствует также в финальной строфе стихотворения Фета, однако именно в этом кажущемся сходстве двух финалов таится глубокое различие двух лирических построений. Драматическая вершина вещи у Фета — третья строфа соответствующая второй строфе Блока :.
Та трава, что вдали на могиле твоей, Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей, И я знаю, взглянувши на звезды порой, Что взирали на них мы как боги с тобой. Возлюбленная мертва, но она живет в душе любящего так же, как живет природа. Необычайной выразительностью, 21 максимальной во всем стихотворении, отличается именно этот образ могильной травы. Конечно, он продолжает тему банальной «лилеи над ручьем» из первой строфы. Стихотворение Фета написано на тему о необычайной силе реальной человеческой любви, более сильной, чем смерть.
Сила любви — в ее природности. Поэтому-то полной жизнью живет в стихотворении природа, хотя специальной задачи ее изображения здесь нет. В финальной строфе природы нет потому же, почему ее нет во второй строфе: строфы третья — четвертая соотносятся друг с другом так же, как строфы первая — вторая; все стихотворение представляет собой гармоническое равновесие двух половин, состоящих каждая из двух строф.
По совершенно иным основаниям исчезает природа в финальной строфе у Блока. В блоковском финале обнаруживается, что тема природы в стихотворении вообще была мнимой, фиктивной.
Речь все время шла о любви, и только о любви, притом о любви неблагополучной. Именно в финале этот драматизм выступает наиболее резко:. Когда же мне пела она про любовь, То песня в душе отзывалась. Но страсти не ведала пылкая кровь… Как сердце мое разрывалось!.. Конечно, все стихотворение написано на тему: «Но страсти не ведала пылкая кровь». Возлюбленная непонятна, непостижима любящему в своем спокойствии, в своей «лебединой» невозмутимости.
Вместо фетовского единства любящих друг с другом здесь выступает взаимное непонимание. Лирическое «я» стихотворения очевидным образом стремится к единству, к гармонии. Это стремление, однако, нереализуемо. У Фета гармония композиции соответствует теме внутреннего единства, душевной гармонии хотя и осложненной драматизмом жизни и смерти. У Блока уже гармонизующая, связующая три строфы в одну цепь строка «Как сердце мое разрывалось!..
Итогом является, по-видимому не предусмотренное поэтом, выпадение «природной темы» из стихотворения. В финале природа отсутствует потому, что ее не было, в сущности, во всем стихотворении.
И река, и лебедь оказываются только сравнениями, возможными, но не обязательными: 22 они могут присутствовать, иллюстрируя холод и отчужденность возлюбленной, но могут и не быть в стихотворении.
Это — условные образы, поэтические штампы, занятые у того же Фета, но к внутренней теме произведения реально не имеющие отношения. Получается явное, неприкрытое сходство с фетовскими построениями, и в то же время в плане содержательного вывода, идейных итогов проступает разительное отличие: ведь реальность у Фета или условный характер у Блока соотнесения природного и душевного начал в стихе означает глубокую разницу содержания.
Может быть, еще резче проступает различие при столь же большом сходстве исходного композиционного хода в тех случаях, где само соотнесение природного и душевного начал носит динамический, подвижный, развивающийся характер. Динамическая трактовка природной и душевной жизни, вообще говоря, является главной идейно-художественной особенностью поэзии Фета. В сопоставлявшихся выше стихотворениях Фета и Блока «человек» и «природа» изображены в стабильном состоянии.
Может быть, именно эта застылость обусловливает, при незрелости поэта, реальную чуждость «природного» ряда рисунку душевных состояний в стихе?
Обращение к динамически задуманным композициям обнаруживает, что это не так. В очень важном для Блока стихотворении « Dolor ante Lucem » «Тоска перед светом», задумана именно динамическая композиция с характерным, резко «фетовским» двойным рисунком: перебои душевных состояний человека с противоречивым внутренним миром даются сквозь динамику реального чередования природных состояний — дня и ночи:.
Каждый вечер, лишь только погаснет заря, Я прощаюсь, желанием смерти горя, И опять, на рассвете холодного дня, Жизнь охватит меня и измучит меня! В отличие от стихотворения «Она молода и прекрасна была…», природный образ не вклинивается откуда-то извне в рисунок душевных отношений, но динамически соотнесен с переходами измученного жизнью сознания от одного настроения к другому, — поэтому он тянется через все стихотворение; вторая строфа уточняет и резче выражает заданную в зачине коллизию, — это повтор в более резкой тональности:.
Финальная, третья строфа подводит итог: восклицательная интонация первых, констатирующих противоречивость сознания строф сменяется вопросительной, — по движению смысла подобный вывод означает, что, быть может, такова вообще «норма души» — ее болезненность:.
Боже, боже, исполненный власти и сил, Неужели же всем ты так жить положил, Чтобы смертный, исполненный утренних грез, О тебе тоскованье без отдыха нес?.. Сопоставление с аналогичной композицией Фета заставит говорить о внешнем сходстве, доходящем до кальки. Подобная смена душевных состояний в стихотворении Фета «Мы встретились вновь после долгой разлуки…» соотнесена со сменой времен года. Приход весны после зимы здесь означает обретение душевной радости после тягот жизни, вынужденной разлуки:.
Мы встретились вновь после долгой разлуки, Очнувшись от тяжкой зимы; Мы жали друг другу холодные руки И плакали, плакали мы. В финальной, третьей строфе тема повторена с тем же обострением, сгущением смысла, развертыванием ситуации и большей ее детализацией, — так же, как это мы видели и во второй строфе стихотворения Блока:.
Но вот засветилось над черною тучей И глянуло солнце из тьмы; Весна, — мы сидели под ивой плакучей И плакали, плакали мы! Однако кажущееся полное совпадение таит под собой резкое, коренное различие. Обобщение, итог у Фета дается в первой строфе, организованной в нейтральном тоне, без эмоционально подчеркнутой интонации. Финал представляет собой внешне как будто бы только более развернутый пейзаж.
На деле картина противоречивых состояний природы, контрастов весны черная туча, но из-за нее глянуло весеннее солнце; весеннее дерево, но оно — плакучая ива играет за героев их жизненную драму. Ведь плачут они от радости. Эта «радость сквозь слезы» и людей, и природы 24 организует композицию, ее внутренний смысл.
Повторяющаяся строка «И плакали, плакали мы» является своего рода железным обручем композиции. Сложное душевное состояние — «радость сквозь слезы» — задано в первой строфе как простая констатация факта, голый психологический сюжет. Вторая строфа вся держится психологическим уточнением — можно плакать и от горя:. Но в крепких незримых оковах сумели Держать нас людские умы, Как часто в глаза мы друг другу глядели И плакали, плакали мы!
Ситуация стала эмоционально более напряженной от этого психологического стыка двух смыслов одной и той же строки: в первой строфе плачут от радости, во второй — от горя. Неожиданный переход к пейзажу в третьей строфе конкретизирует всю ситуацию, делает ее «природной», реальной. С тем большей остротой, на пределе эмоционального напряжения в третий раз появляются слезы в строке, заключающей все стихотворение.
Этот максимум напряжения, столь искусно организованный, одновременно бросает свой свет на пейзаж, напрягает его драматизм: солнце, глянувшее сквозь тучу, делается неопровержимым, пронзающим читательское восприятие признаком реальной весны. Динамика в стиле Фета действительно двойная: это и диалектика души, и диалектика природы. Можно уже не особенно распространяться о наиболее явном смысловом отличии блоковской композиции. Они просто иллюстрируют заданную психологическую ситуацию.
Сама же психологическая ситуация тоже теряет от этой неподвижности природы свой динамический характер. У Блока получается рассказ об обычном, всегдашнем в стихе — заданном душевном состоянии, но не о конкретном «случае», на глазах у читателя происходящем событии — одновременно душевном и жизненном, как это всегда было у Фета.
Вполне очевидно, что столь глубокое, серьезное отличие при одновременном явном следовании фетовским построениям должно вытекать из существенной разности идейных замыслов молодого поэта и его учителя. Оно не может быть случайным. Возникает прежде всего вопрос, в какой степени оно было творчески осознанным. Примечательно с этой точки зрения относящееся тоже к начальным 25 годам поэтической деятельности Блока стихотворение «Памяти А.
Оно представляет собой своего рода творческий портрет старшего поэта или даже как бы поэтический разбор того, что представляется ученику основным в творческой манере учителя. Отталкиваясь от стихотворения Фета «В лунном сиянии» с его предельно резкими, чисто фетовскими формулами очеловеченной природы и проникнутой природностью эмоции «травы в рыдании», «в темном молчании» , Блок в пределах всего двух строф абсолютно точно, с полным пониманием и умением воспроизводит самую суть специфически фетовских построений:.
Шепчутся тихие волны, Шепчется берег с другим, Месяц колышется полный, Внемля лобзаньям ночным. В небе, в траве и в воде Слышно ночное шептание, Тихо несется везде: «Милый, приди на свидание…».
Про изображенную в стихотворении лунную ночь никак нельзя сказать, что она иллюстрирует заданное психологическое состояние людей, внешним образом присоединена к душевной ситуации. Сама «ночь» провоцирует здесь «свидание».
Ее динамику повторяет текучесть, динамическая подвижность молодого чувства. Лунная ночь «играет» любовь, а любовь в своей природности делает ночь полной трепета, шелеста, живого, одушевленного движения.
Сам Блок строит свои оригинальные стихи совсем иначе, но уже в начале поэтической жизни он твердо знает, каков же «настоящий» Фет, и если он отступает от этого «настоящего» Фета, то, очевидно, с полным творческим осознанием того, что он производит именно «отступление». Очевидно, у Блока иной идейный замысел, и по внутренней логике этого замысла природное, жизненное, с одной стороны, и душевное, человеческое, с другой стороны, не соотносятся друг с другом, не связаны между собой сложными сцеплениями, но напротив — разъединены, расщеплены, даже, может быть, противостоят друг другу.
Получается странное, даже парадоксальное положение. Молодой Блок, стремящийся к «жизненности», «реальности» своих творческих занятий, в то же время явным образом отвергает тот тип связей между жизнью «души» и жизнью «природы», который воплощен поэзией Фета.
Вряд ли можно недооценивать и специфически художественный аспект намечающейся здесь проблемы. Она всегда была необыкновенно важной в творческом развитии Блока.
Рецензируя впоследствии книгу «Эмиль Верхарн. Стихи о современности в переводе Валерия Брюсова», Блок писал: «Есть два пути современной поэзии. Поэты, идущие по одному из них, грезят и пребывают в призрачных снах, встречаясь с житейским. На другом пути поэзия открывает широкие объятия миру. Она приемлет его целиком. Она любит широкую крону могучего дерева, раскинутую в синем небе.
На этом пути стоит Верхарн — тот Верхарн, которого мы узнаем из первой книги его на русском языке» V , Далее о Верхарне говорится как о художнике, проникшем «в животную радость фламандского гения», и о его переводчике Брюсове — как о поэте, который «исступленно любит мир с его золотой тяжелой кровью и истерзанной в пытках плотью» там же.
Образ раскидистого дуба, противоречивой природной жизни проходит через всю рецензию, сам Блок явно присоединяется к этому направлению в поэзии, предпочитающему изображать «широкую крону могучего дерева», но не «изменчивую тень», «предметы», но не их «отражения». Получается как будто бы так, что начальный Блок хорошо знает, что Фет изображает именно реальный дуб, а не его отображения, сам он, однако, изображает именно отображения. В чем же тут дело — изменился сам Блок?
Да, он сильно изменился к году, однако дело не только и не столько в этом. Многократные обращения к темам природы в ранних стихах, да и самая любовь к поэзии Фета как к «путеводной звезде» убеждают в том, что и в начале своего пути Блок стремится к изображению «кроны дуба», а не «изменчивой тени», однако соотношение «природного» и «душевного» в его ранней поэзии предстает совсем иным, чем в поэзии Фета.
Разгадка этой парадоксальной ситуации кроется, как кажется, в образах людей, изображаемых Фетом и Блоком. Люди, изображаемые Фетом в анализировавшихся выше стихах а они чрезвычайно типичны для основной 27 линии творчества Фета , теснейшим образом слиты с изменчивой, трепещущей жизнью природы, с логикой овладевшего ими чувства тоже природного.
Герои настолько тесно слиты с «природным», что неразличимы их лица, индивидуальности, да их и нет в стихе. Так, если в стихотворении «Мы встретились вновь после долгой разлуки…» повторяющаяся во всех трех строфах строка «И плакали, плакали мы» с необыкновенной силой передает динамическую изменчивость человеческого душевного мира плачут от радости, плачут от горя, и снова плачут от особой радости, разрешающей жизненные тяготы, от «катарсиса» и если эта же динамика чувства с железной логикой вводит природную тему как реальную тему диалектики природы — то она же, эта лейтмотивная тема, лишает героев их человеческих лиц.
Герои становятся знаками темы, но не индивидуально своеобразными людьми. В стихотворении рассказывается о горе и радости, как таковых, но не о злоключениях и радостях единичных, определенных лиц. С кем все это происходило, каков «он» и какова «она» — этого мы не узнаем, да, по логике фетовского замысла, мы и не можем, и не должны этого знать.
Точно такой же повтор «Как сердце мое разрывалось!.. Изменчивости самого чувства здесь нет и в помине. Все усиливается и усиливается одно и то же чувство: скорби «его» от отдаленности, отчужденности особой жизни «ее» от «его» жизни.
Это превращает природную тему в иллюстративную: «ее» холод вовсе не обязательно сравнивать с «лебедем», да и «лебедь» тут, в общем, ни при чем. Но и «она» и «он» абсолютно различимы. Они не слиты со своим чувством, ибо оно совершенно разное у каждого из них.
Оно не соединяет, а разъединяет их. У каждого из них своя жизненная позиция; различие этих позиций все более настойчиво утверждает повтор: «сердце разрывалось» именно от различия, от непонимания «ею» — «его». Поэтому здесь нет и слияния с природной жизнью — напротив, царит жесточайший разрыв с природой. Здесь можно внести уточнение в тему природы у Блока. Выше говорилось, что она иллюстративна — именно такова она по отношению к теме всего стихотворения, в котором говорится о раздельности, неслиянности двух четко различных лиц.
Но при всей ее случайности для стихотворения в целом — она 28 не случайна, эта тема, для «ее» образа. Знаки природной жизни прикреплены к «ней», и они, как и повторяющаяся строка, подчеркивают разнонаправленность индивидуальных устремлений. Душа «ее» непостижима как природа, природа напоминает декорацию, и образ «ее» отчасти сливается с этой декорацией.
Оба разбиравшихся стихотворения Блока пронизаны чувством смятения, тревоги, душевной смуты. Они включены поэтом в раздел « Ante Lucem » «Перед светом» первого тома и подготовляют основную тему этого тома — тему Прекрасной Дамы, тот «магический кристалл», сквозь который, по Блоку, виден его главный творческий замысел.
Поэтому-то так важно понять подлинный смысл возникшего уже в начале творческого пути Блока расхождения с Фетом. В сущности, тот круг общих содержательных явлений в стихе, который отличает молодого Блока от Фета, может и должен найти общественно-историческое истолкование.
Тревожное чувство одиночества, ощущение отделенности от людей, чувство глубокой разобщенности даже в отношениях с любимым человеком находят себе лирически-обобщенное, собирательное выражение в структурной отъединенности лирического субъекта стиха от жизни предметно-материального, природного мира. Однако невозможность для человеческого «я» внутренне свободных, прямых отношений с природным целым характерна для определенного исторического времени, — источник подобных душевных неустройств скрывается, бесспорно, в специфических общественных закономерностях эпохи.
Едва ли молодой Блок представляет это себе в сколько-нибудь осознанном виде. Но что такая душевная смута характерна для современного человека — это он знает. Фета он воспринимает как старшего современника, восьмидесятника, и свою явную художественную рознь с ним он тоже должен соизмерять со своими представлениями о сегодняшней жизни и современном человеке.
Особое гармоническое соотношение или, точнее, постоянная координация «душевного» и «природного», осуществляемое Фетом-художником, должно казаться ему чем-то желанным, завидным «путеводная звезда» — но в реальных отношениях, в реальной душевной жизни сегодняшних людей какими они предстают в стихах Блока явно неосуществимым. Так получается не из отдельных мыслей, рассыпанных в единичных стихах, но из лирического целого, 29 из самой структуры стиха, из стихотворной композиции.
Между тем для Фета сложная взаимосвязанность «природного» и «душевного» была своего рода творческой программой, выработанной еще на протяжении 40 — х годов, «проверенной» в борьбе с шестидесятниками и вновь выдвинутой в е годы, в пору нового и агрессивного возвращения в поэзию. Взаимосвязь «природного» и «душевного» покупалась ценой изъятия из самой структуры стиха общественно-исторического начала; получавшаяся в итоге «гармония», особый «оптимизм» — противопоставлялись социальной «дисгармоничности» гражданственной поэзии.
Выходит в итоге так, что душевная смута, изображаемая молодым Блоком и явно требующая включения в структуру стиха общественных элементов, сближает его, в какой-то мере в противовес Фету, с восьмидесятниками гражданственной линии в поэзии.
Возникает внутреннее творческое противоречие. По специфике своих интимно-лирических тем, по своей отстраненности от прямого опыта общественной борьбы молодой Блок, конечно, крайне далек от поэзии «гражданской скорби». В дальнейшем, на протяжении своего драматического пути в искусстве, Блок приходит к постановке общественных проблем в поэзии.
Тенденции такого рода, заключенные в специфически поэтических коллизиях молодого Блока, вынуждают его искать среди поэтов-восьмидесятников иных опор, иных подмог в оформлении душевного опыта в лирике, кроме Фета. Так возникает в творчестве молодого Блока очень серьезно им оценивавшаяся в пору его духовной зрелости проблема освоения опыта А. В осознанном виде, как особая идейная тема, проблема «апухтинского» фигурирует у Блока в своеобразном философско-историческом контексте в пору высшей его творческой зрелости, в е годы XX века, в кругу крайне сложных и противоречивых размышлений общего плана, которыми сопровождается работа над поэмой «Возмездие».
Уже сам по себе этот общий контекст дает представление о том, какую высокую историческую значимость проблеме придает зрелый Блок. Мы можем а в каких-то аспектах и обязательно должны не соглашаться со столь завышенной общеисторической оценкой «апухтинского» начала; но, во всяком случае, именно этот серьезный, глубоко ответственный, важный для Блока философско-исторический контекст бросает своеобразно яркий свет на 30 внутреннюю логику появления «апухтинского» в процессах творческого самоопределения молодого Блока.
В материалах, заметках к поэме «Возмездие» а соответственно — и в самой поэме Блок строит историческую биографию героя времени.
Все этапы этой биографии внутренне определены движением исторического времени; все чисто личное истолковывается как знаки фатального «музыкального» движения истории. Лейтмотив — пехота. Это оттого, что деды верят в дело. Есть незыблемое основание, почва под ногами» III, Стоит сравнить с этим характеристику в «Автобиографии» деда поэта, А. Бекетова, или приводившийся выше психологический портрет бабушки, Е. Бекетовой, с ее «неукротимой жизненностью», «мыслью ясной, как летние деревенские утра», — целомудренным, здоровым жизнелюбием эти люди наделены именно потому, что у них есть «почва под ногами», что они «верят в дело».
Можно, далее, при таком отношении к жизни писать стихи, как Фет, — строя их на прямых отношениях между «природой» и «душой». Сохранить такое отношение к жизни и искусству невозможно при дальнейшем движении истории. Внук, т. Но прежняя ясная жизнь невозможна — «Уже кругом — 1 марта». И вот предвестием «в семью является демон» III, Демонические порывы «вечера века» и в самой поэме, в ее композиции, соотнесены тоже с «первым марта», с народовольческой революционностью; но то и другое характеризуется как разные, но порождаемые одной закономерностью проявления истории, ее подземные толчки.
Сама та жизнь, «как летние деревенские утра», была жизнью на вулкане, редкой счастливой возможностью, под ней таился исторический «хаос», в тютчевском смысле. Поэтому — именно тут, «в победоносцевском периоде» — начинает звенеть «апухтинская нотка» III, У нее сложное, двойное звучание. В столь важном для Блока документе, как предисловие к поэме «Возмездие» , «апухтинская нотка» означает скорее всего подголосок, потаенно-глуховатое выражение не осознаваемой еще людьми исторической тревоги: «еще более глухие — цыганские, апухтинские годы» III, Но тут же заключено объяснение роли и значения «апухтинского» в индивидуальном поэтическом развитии Блока.
Вместе с тем апухтинская «музыка» толкуется и как нечто убаюкивающее, отстраняющее противоречия и разрывы, хотя «трещины» истории, ее «демонический» хаос уже налицо. Повторяю, дело в данном случае совсем не в том, насколько верна или неверна сама по себе эта, столь своеобразно выраженная историческая концепция; существенно то, что большой художник в пору своей творческой зрелости ищет объяснения, истолкования своих ранних художественных увлечений, видит их не случайный, внутренне закономерный характер.
Такой подход поэта обязывает в кажущейся произвольности будто бы чисто стихотворных поисков видеть своего рода духовную логику, связанную с особенностями эпохи, внутренний историзм в структуре художественного образа.
Апухтин, как и А. Фет, пришел в е годы с более ранними литературными навыками, и многое в его своеобразном положении в поэзии этой поры объясняется опять-таки наличием более широкого исторического опыта по сравнению с теми поэтами, которые начинали свой путь в конце х годов.
Звук пушкинской лиры, звук лиры Лермонтова. Такая оценка свидетельствует только о характерном для определенных линий русской критики конца века антиисторизме.
Апухтин начинал свою поэтическую деятельность в совсем иных исторических условиях — в эпоху Крымской войны и последовавшего затем большого общественного кризиса второй половины х годов; назревавшая революционная ситуация наложила определенный отпечаток на его раннее творчество.
Вся же его лирика в целом явным образом связана с поэтическим комплексом 40 — х годов, притом художественный опыт этого периода Апухтин получает уже в готовом виде, сам не участвуя в нахождении его основных особенностей, как это было, скажем, с Фетом. В ходе революционной ситуации — годов Апухтин, в противовес Фету, не занимает реакционной позиции: напротив, он печатается в наиболее радикальных изданиях эпохи: в «Современнике», в «Русском слове», в «Искре».
Нет оснований преувеличивать значение этого факта, но и игнорировать его не стоит — это соотносится со специфическими качествами поэзии Апухтина и ее особенной эволюцией. Дело в том, что Апухтин в раннем своем творчестве пытается связать интимно-лирические мотивы, столь характерные для его поэтической индивидуальности в целом, с социальной темой «Петербургская ночь», «Песня», «Селенье» и т.
В плане непосредственно художественном чрезвычайно характерно стремление молодого Апухтина включить в стих материал и сюжетные мотивы типа «физиологического очерка» наиболее резко выражено такое стремление в вещах вроде «Шарманщика» , Важно опять-таки стремление связать подобного рода изобразительность с лирическими мотивами «Проселок»; напечатан впервые в «Современнике», включался потом, среди очень немногочисленных ранних вещей, в основное собрание стихотворений Апухтина.
Получается в целом достаточно своеобычно выраженная тенденция к лирической повествовательности; стремление синтезировать 33 лиризм с «прозой» и социальными мотивировками делает эту поэзию характерным индивидуальным преломлением общих поэтических исканий х и, в особенности, х годов.
Конечно, это очень далеко, скажем, от Фета хотя и вырастает из общих с ним исторических истоков , что, разумеется, не означает большей художественной высоты: нет, это просто другая тенденция, кое в чем, вероятно, близкая к «почвенничеству» Ап.
С историческим поворотом от революционной ситуации к победе общественной реакции наступает характерный духовный кризис. Апухтин печатает в журнале братьев Достоевских «Время» в г. Посреди гнетущих и послушных, Посреди злодеев и рабов Я устал от ваших фраз бездушных, От дрожащих ненавистью слов! Мне противно лгать и лицемерить, Нестерпимо — отрицаньем жить Я хочу во что-нибудь да верить, Что-нибудь всем сердцем полюбить!
Характерно в этом, быть может, художественно наиболее сильном произведении Апухтина сочетание резко выраженного идейно-социального мотива со столь же страстно выраженной личностностью, лиризмом. Поиск «веры», общественного идеала, связанного с духовным опытом всего человечества «Чтоб с пути, пробитого веками, мне ни разу не пришлось свернуть!
Драматизм художественной судьбы Апухтина — в крайней идейной противоречивости этого лирического взрыва. Для того чтобы такого рода поэтическая декларация обладала общественной весомостью, необходимо, чтобы с определенной степенью ясности проступало направление поисков общественного идеала. Так обстоит дело, скажем, в лермонтовской «Думе», что и придает внутреннюю и плодотворную силу отрицанию.
Не то У Апухтина: нужна вера во что бы то ни стало, вера «во что-нибудь», вера как субъективная, личная опора в жизни. Страстная личностность подменяет, замещает 34 здесь самый идеал — разумеется, при такой установке ничего сколько-нибудь духовно весомого найти нельзя. Стихотворение с большой силой выражает смятение и растерянность.
Апухтин раздавлен реакцией, но свои художественные инвективы-удары направляет влево, а не вправо. Субъективно гораздо более счастлив Фет, в этой же ситуации уверенно и твердо идущий вправо. В чисто художественном плане у Апухтина тоже получается характерная двойственность — установка на изображение современного человека в самом материале стиха реализуется в архаических, условных образах «земли обетованной», «горячего песка», «караванов» и, наконец, идеал должен стать «тяжелым бременем креста».
Страстный лиризм и в плане изобразительном замещает современность, а не одушевляет ее. Приобретая прямоту общественного выражения, Апухтин теряет здесь самое свое ценное качество, воспитанное ми годами: конкретность подхода к современному человеку.
При необыкновенной, даже запальчивой искренности неприятия современности — и одновременной беспомощности в ее постижении — остается только один путь: ухода из современной литературы. Это и делает Апухтин. Примерно на те же 20 лет, что и Фет, Апухтин отходит от литературной борьбы, от организующихся вокруг журналов направлений, от литературного профессионализма.
Он ставит себя в положение светского дилетанта, в полной мере выступающего в качестве поэта только в дружеских кружках. От этой позы постороннего в отношении литературных направлений человека Апухтин не отказывается до конца своих дней.
Фактически же — в связи с общим оживлением поэтической борьбы, начавшимся в конце х годов и резко выявившимся в е годы, — он в нее включается. Его литературная программа выражена в стихотворном сборнике, трижды переиздававшемся начиная с г. Этот сборник определенным образом организован, в него вложен весь поэтический опыт Апухтина, он построен под известным идейным углом зрения. Нарушены, сдвинуты хронологические рамки, поздние стихи часто даются прежде ранних, интимная лирика, явно больше всего одушевляющая поэта, окружается стихами обобщающих и описательных тем, как бы перетолковывающих и объясняющих ее.
Ключ к внутреннему замыслу книги и основополагающему лирическому принципу зрелого Апухтина, выраженному в построении книги, — именно в этих перемежках, в этих взаимоистолкованиях, 35 перетолкованиях отдельных стиховных тем друг другом.
Строится своего рода цельное повествование о жизни современной души, своего рода психологический «роман жизни». Подобная тенденция намечалась и крепла в поэзии 40 — х годов. Так попыталась обобщить свой путь в литературе и в жизни Каролина Павлова в своем итоговом и тоже единственном сборнике стихов г. Любопытно, что молодой Апухтин, печатавшийся в «Искре», выступил там в г.
Павловой «Кадриль». Не только поиски Апухтина в области поэмы сходны с «Кадрилью», но и стилистические принципы поэзии Апухтина, в широком смысле слова, во многом примыкают в итоге как раз к поэтическому опыту Каролины Павловой. Сборник Апухтина открывается опытом поэмы в подзаголовке характерным образом жанрово определенной как «отрывки из дневника» «Год в монастыре». Это — прозаического типа стихотворное повествование о непреодолимой силе любви, сначала толкающей «светского человека» к уходу в монастырь, а затем, по первому зову возлюбленной, — к бегству из монастыря.
Бередило умы софианство и на рубеже веков. Но та ли это была София? Оба явления связаны теснейшим образом как между собой, так и с ещё одним широким течением - масонством, популярным в среде интеллигентов, антицерковной и антинациональной направленности. В русской революции многим тоже чудилось пришествие Софии, софианцы пребывали в ожидании «третьего завета». Природа Софии в стихах А. Блока предстаёт перед нами такой же "неразгаданной и двоящейся", как и В.
Прекрасная Дама и Незнакомка, отравившие не одно сердце безнадеждными мечтами, олицетворяющие Великую Женскую Сущность, являлись то в облике "Хранительницы-Девы" «Любил я нежные слова», 1, с. Очевидно, что поэт был причастен к тайне запредельного. Обладая тончайшим чувствованием, даже чувствознанием, он передаёт в стихах отрывки своих бессознательных видений, мистических догадок-прозрений, но не видит при этом целостной картины. Всё происходит будто бы "во сне", поэт мучительно пытается "вспомнить", ввести видения в сферу логики, чтобы быть понятным хотя бы себе:.
Разгораются тайные знаки На глухой, непробудной стене. Золотые и красные маки Надо мной тяготеют во сне. Укрываюсь в ночные пещеры И не помню суровых чудес. На заре - голубые химеры Смотрят в зеркале ярких небес.
Утро же являет ему отражённые образы, возможно, уже преломлённые и искажённые: То сон предутренний сошёл, И дух на грани пробужденья, Воспрянул, вскрикнул и обрёл Давно мелькнувшее виденье. Сырое утро застучалось В её забытое стекло. Битова «Человек в пейзаже» , наутро поэту остаётся лишь пейзаж, то есть самовыражение, состояние, - но вид не может быть написан никогда. Его можно будет лишь знать, быть им, но отделить от себя как субъект невозможно: Так мало лет, так много дум ужасных!
Тяжёл недуг… Спаси меня от призраков неясных, Безвестный друг! Какой-то жребий чёрный», 1, с. Блок, погоня за расплывчатыми видениями переродилась в шаткость мировоззренческой позиции.
Таинственные появления «Древней Девы» «Бред», 2, с. Это говорит о том, что героиня занимает фактически центральное место в творчестве поэта. Но похожа ли она на светлую Софию, пришедшую из Православной традиции? Ты, полный страсти ночной цветок.
И будь навек отравою Растраченной души! Блок встал на опасную стезю. Выскажем предположение, что за обликом колдуньи-губительницы стоит не кто иной, как Ахамот - падшая София. Жизнь Ахамот, духовного плода грехоподения Софии, сводилась к аффективно-страдательным состояниям печаль, страх, недоумение, неведение.
Разве не то же мучительное дисгармоническое бытие предстаёт в стихах А. Часто в стихах А. Блока возлюбленная - это Красота с большой буквы.
Можем ли мы восхищаться таким эстетством? Встречаем строки: Ты недостойна оправданья, Когда за глупую мечту, За миг короткий состраданья Приносишь в жертву красоту. Например, для художника М. Врубеля: "Красота - вот наша религия! Блок, точно так же, без колебаний воздвигал на пьедестал порочную, жестокую Красоту, сбрасывая при этом и "глупую мечту", и человеческое сострадание.
Любя прекрасное, мы, тем не менее, не можем согласиться с таким мнением. Вспоминаются слова русского писателя, нашего современника, Л. Бородина: "И если существует сатанинское начало в эстетике, то именно им мы умиляемся пуще прочего. И разве не в том голос смерти? Пример - деятельность и творчество Д. Мережковского, который весь - раскол, весь - кощунственное, астартическое смешение: "дух" и "плоть", "верхняя" и "нижняя" бездны, при этом - полное отсутствие выбора.
Блок был сыном своего времени. Добавим небольшой штрих к портрету поэта, выражающий взгляд современников, в частности, человека, знавшего А. Блока достаточно близко: "И вот Блок Блок как поэт в своих темах является единственным выразителем требований Соловьёва.
В то время как академические друзья философа начинают брать его в плоскости метафизической, Блок подхватывает тему стихов у Соловьёва и ощущает Душу мира, как бы спускающуюся. Мы можем под ней разуметь разное курсив мой — И. Блок сознательно изучил философию Соловьёва и конкретно пытался провести её в жизнь, сделать из неё максимум революционных выводов.
Эти слова были сказаны А. Белым на вечере памяти А. Блока 26 сентября года. Кажущиеся справедливость и объективность слов А. Белого рассеиваются, когда мы начинаем работать не с философскими изысканиями и перспективами поэта, а с реальными результатами воплощения их в творчестве. Указанная Белым София — Премудрость и Богоматерь, действительно присутствует, но она ли занимает центральное место в стихах? Там, где «дневной» А. Блок реализует в творчестве идеи «дневного» В.
Соловьёва а последний амбивалентен по отношению к русской Православной традиции, кроме этого встречаем в его жизнеописании тот же, что потом у Блока, интерес к личности дьявола , несомненно, София и есть истинная Премудрость Божия, например, в стихотворениях «Мы живём в старинной келье» , 1, с.
К сожалению, рассмотренные моменты негативного плана составляют основную массу стихов. Они проходят почти через все циклы кроме «Вольные мысли» до года. Это не позволяет нам говорить о воплощении Премудрости Божией во всём творчестве поэта.
Блок выступает в «ночной» ипостаси, раскрывая именно тот самый метафизический аспект, причём сильно приниженный, наличие которого у автора отрицал А.
О, Дева, иду за тобой — И страшно ль идти за тобой Влюблённому в душу свою, Влюблённому в тело своё. Никакого отношения к Православной традиции подобные моменты иметь не могут. Ещё в году в число подлежащих исправлению икон, «противных естеству, истории и самой истине», по указу Петра Первого в присутствии Синода и Сената входила и Премудрость Божия «в виде некоей девицы». София, при всём соблазне нарушить догмат, не допускала возможности всякому «разуметь под ней разное». Премудрость не могла одновременно вместить образы Богоматери, жены-России и «на Звере Багряном Жены» «Невидимка», 2, с.
Хотя творчество А. Блока изначально было осенено единой идеей, назвать эту идею «софийной» мы не можем: Ты, безымянная! Волхва Неведомая дочь! Ты нашептала мне слова, Свивающие ночь. Всем известен протест Н. Волоховой, выраженный А.
Блоку, отказ признать себя в "снежной героине" циклов "Фаина", "Снежная маска". Мы можем называть много имён: Л. Блок, Н. Волохова, К. Садовская, Л. Дельмас, А. Блок и др. И напрасны споры о реальных женщинах, каким был спор Р. Иванова-Разумника с Е. Ивановым о стихотворении "Перед судом": решалось, кто адресат - "Дмитриевна" или "Александровна" Л. Блок или Л. Стихотворение "отдали" Дельмас И всё же, бесполезны поиски, тщетны прения, потому что главная героиня Блока, не смотря на антропоморфность, - не человек.
В христианской философии любовь является одним из ведущих понятий, и отправной точкой рассуждений о сущности любви как философской категории в лирике А. Блока послужат религиозные идеи русской философии Православии и теории В. Рассматриваемые в разделе стихотворения о любви, заключающие, на наш взгляд, творческую суть поэзии А. Блока, являются своеобразными документальными свидетельствами о внутренней духовной жизни автора, о его субъективном мистическом опыте, - в этом отношении поэзия А.
Блока биографична. Несомненна и близость лирического героя к автору, но так же несомненна дистантность поэта от масок, которые он надевает, от двойника, которого имеют и сам поэт, и его лирический герой об этом ещё будет сказано ниже. Как-то, читая "Братьев Карамазовых" Ф. Достоевского, Блок подчеркнул слова старца Зосимы: "спросишь себя: "взять ли силой али смиренной любовью? Всегда решай: "возьму смиренною любовью" Смирение любовное - страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего", - "любовь покупается долгою работой и через долгий срок, ибо не на мгновение лишь случайное надо любить, а на весь срок.
А случайно-то и всяк полюбить может, и злодей полюбит". Вот перед чем склоняются все твердыни земли. И Блок знал это. Что же мы видим в стихах? В стихах иногда слышится голос героини, её речи резки и повелительны: Взор твой ясный к выси звёздной Обрати. И в руке твой меч железный Опусти. Вихри снежные над бездной Закрути. Жительница тех мест, естественно, чужда всякому земному состраданию, всякой излишней "сентиментальности". Она стремится к разрушению, к смерти, наделяет этой тягой и лирического героя, что обусловливает обоюдную направленность губительных действий.
В цикле «Чёрная кровь» лирический герой убивает свою возлюбленную, выпивает её кровь и т. Объект любви - потенциальная жертва, она обречена на гибель изначально. Героиня, позволяя убить себя, превращает героя в убийцу, губит его сама. Так утверждается, доказывается эта смертоносная любовь, где высшим состоянием является готовность либо умереть самому, либо убить объект страсти. Рассматривая сочетание "либо - либо", хочется как-то объяснить кричащее несоответствие между этими "либо".
Но прочитав такие строки: Ищу огней - огней попутных В твой чёрный, ведовской предел. Сжигай меня! Блок вполне отдавал себе отчёт в смертоносном действе, искал его, вёл добровольно на него лирического героя.
Получается, что "жертва", таким образом, носит конкретное название: самоубийство. Теперь «схема любви» приобретает такой вид: "самоубийство" - "убийство", что гораздо более равнозначно с точки зрения логики.
В обоих случаях это отнятие жизни, Божьего дара, у себя или у другого. Определяя свою роль в «служении» «царицы» «Servus — Reginae», , 1, с. Постоянное присутствие тайны, скрытый облик "непостижимой и единственной, Как вечер дымно-голубой" «Там дамы щеголяют модами», 2, с. Кто ты, зельями ночными Опоившая меня? Кто Ты, Женственное Имя В нимбе красного огня?
В стихах появлялись "любовь - "пощёчина общественному вкусу" как удел избранных: Я был невенчан. Премудрость храня, У Тайны ключами зловеще звенел. Премудрость храня…», 1, с. Она смутила сон мой странный - Пусть приютит её другой: Надутый, глупый и румяный Паяц в одежде голубой. Диапазон душевных переживаний - от минус бесконечности, до плюс бесконечности Такой любви И ненависти люди не выносят, Какую я в себе ношу.
Блок отличался аффектированной эмоциональностью, нервозностью, странностями в поведении, был болезненно чувствителен и восприимчив. Стихийность эмоциональной сферы и дыхание века обусловили тягу к разного рода крайностям. Любовь дарящая, отдающая выглядит как рабство, которое лишает драгоценной свободы. Эта картина яркими красками представлена стихотворением "В дюнах": Я не люблю пустого словаря Любовных слов и жалких выражений: "Ты мой", "Твоя", "Люблю", "Навеки твой" Я рабства не люблю.
Влюблённость в одноимённом стихотворении названа "сладким сумраком" , с. Интересен здесь образ воинственного разгневанного ангела, который невольно содействует чувству. Подобное состояние влюблённости передано в стихотворении "Здесь и там" , 2, с. Герой и героиня - тени, видения в чёрных масках; им помогает, "сторожит" их "кто-то белый" из снежного бурана, он "кружит и поёт в тумане", он с "оком тёмным", - и приходит поневоле мысль о том, что "кто-то белый" - вовсе не белый Сам фон стихотворения отправляет нас в чуждую земной обитель, а маски чёрные маски будто бы совершают зловещий ритуальный танец: Странных очерки видений В чёрных масках танцевали - Были влюблены.
Уже в следующем за этим стихотворении "Смятение" , 2, с. Логическое завершение не оставляет сомнений в личности "кого-то белого" и ему подобных в стихах А. Совершенно иную картину видим в произведении поэта, которое посвящено Е. Только влюблённый Имеет право на звание человека. Обращаясь к стихам А. Блока до года, мы видим, что любовь лирического героя исполнена любованием красотой "царицы", и, хотя, может переходит в проклятия и месть, но ещё никак не в презрение: О, презирать я вас не в силах, Я проклинать и мстить готов!
Я завлёк её в мой дворец! И обугленный рот в крови Ещё просит пыток любви Глаз молчит, золотистый и карий, Горла тонкие ищут персты Я ударю - И, как кошка, ощеришься ты Каждый демон во мне Каждый демон во мне Притаился, глядит.
Каждый демон в тебе сторожит, Притаясь в грозовой тишине Это любовь, ведущая к смерти, любовь-убийство, духовное разрушение, а не созидание. Здесь мы сталкиваемся с поэтическим воплощением этического антиидеала в изящной форме.
Любовь, влюблённость поворачиваются то тёмной, то светлой реже стороной. Но заметим, есть вещи, которые не допускают двояких толкований, и более того, толкований, взаимоисключающих друг друга.
В цикле «Арфы и скрипки» встречаем стихотворение "Разлетясь по всему небосклону Я пишу в моей келье мадонну, Я пишу - моя дума растёт. Блока, художника, рисующего свою картину в неизвестности конечного результата. Складывается впечатление, что цель просто ушла из вида, поэт остановился на середине пути, где и застигла его "огнекрасная туча". Цикл «Кармен» является воскресением «холодной богини», черты которой были угаданы А. Блоком в конкретном человеке.
Несмотря на реальность факта увлечения актрисой Л. Дельмас, и здесь мы чувствуем присутствие незримой мистической силы, например, в строке «Окно, горящее не от одной зари» «На небе — празелень, и месяца осколок», 3, с. Включено в этот цикл стихотворение «Есть демон утра.
Дымно-светел он» 2, с. В Кармен узнаём мы всё ту же космическую жительницу, не принадлежащую этому миру, узнаём характер героини по её описанию: Да, в хищной силе рук прекрасных «О да, любовь вольна, как птица», 3, с. В движеньях гордой головы Прямые признаки досады.
И злость, и ревность… «Сердитый взор бесцветных глаз», 3, с. Я вся — змея! Я прочёл в светилах Всю повесть раннюю твою… «Твоё лицо бледней, чем было», 2, с. Словами «да» и «нет» А. Блок утверждает недостижимость — важный атрибут космической любви: О да, любовь вольна, как птица… 3, с. Так вот, что так влекло сквозь бездну грустных лет. Такая любовь остаётся незыблемым идеалом: Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.
Здравствуй холод! Белому, о совпадении России с героиней Блока. Муза - не только не Россия, она логически противопоставлена ей в данном случае. Цикл «Родина» - представляет нам лёгкие следы видений героини. Стихотворение «Посещение» 3, с. Не случайно оно вынесено в самое начало цикла и, выделенное поэтом, по его мнению, главенствует, оказывается ключевым.
Уже первая строфа говорит о подспудном включении реминисценций из творческой биографии В. Соловьёва, пережившего третье явление Софии в египетской пустыне: Ты отошла, и я в пустыне К песку горячему приник. Но слова гордого отныне Не может вымолвить язык.
Величие явления "Твою я понял высоту" и значительное влияние его на мировоззрение Соловьёва и на последующую жизнь служат основой для переноса Блоком "софийной" сути в свою лирику, и именно в стихотворение, предваряющее и определяющее содержание цикла "Родина".
Строфа "И пусть другой тебя ласкает" переводит понимание Софии поэтом из плана метафизического в план физический, "плотяной", что объясняет превращение Софии-России в "жену", "мужем" которой оказывается Сын Человеческий, "невоскресший Христос" — лирический герой Блока. Попытку совместить "древнюю деву" с Россией видим в цикле "На поле Куликовом", где лирический герой Блока выступает воином, сражающимся за "больную родину", оставаясь при этом "милым другом" "светлой жены"; таким образом, София выступает в двух ипостасях: России и той самой героини, которой посвящено всё творчество поэта: Я не первый воин, не последний, Долго будет родина больна.
Помяни ж за светлою обедней Мила друга, светлая жена! Слышал я твой голос сердцем вещим В криках лебедей. И с туманом над Непрядвой спящей, Прямо на меня Ты сошла, в одежде свет струящей, Не спугнув коня. Был в щите Твой лик нерукотворный Светел навсегда.
Тем не менее, только в цикле "На поле Куликовом" отчётливо видна тема сражения, битвы за Россию лирического героя, перерастающая из исторического контекста в "вековую тоску", длящуюся вне протяжения временного и пространственного. Желание увидеть в России свою невесту, жену, помимо лежащего на поверхности смысла, порождённого метафоричностью, содержит философский подтекст, вытекающий из первого стихотворения цикла «Россия».
Это отголоски иной любви, к той самой Прекрасной Даме, с тягой к страсти и разгулу «Новая Америка», , 3, с. В году в стихотворении «Дикий ветер» 3, с.
Блок рисует следующее логическое звено: вполне реалистическое убийство Катьки «сгоряча» в поэме «Двенадцать», создание «Скифов», в которых мы видим, что до конца в сознании поэта живёт любовь, которая «и жжёт и губит» «Скифы», 3, с. Бытие - философская категория, обозначающая прежде всего существование, бытие-в-мире, данное бытие.
В онтологии это выражается предложением "Я есть". Следующим после «Я» по важности и по значению является глагол «быть», то есть человек предоставляет себя для принятия внеличностного что само по себе уже диалог и бытие, «выразительное и говорящее» [1.
В лирике А. Блока мы сталкиваемся с примерами, которые предлагают настойчиво повторяющиеся стереотипы отрицания, абсурда и трагизма существования: Ступлю вперёд - навстречу мрак, Ступлю назад - слепая мгла. Живи ещё хоть четверть века - Всё будет так. Исхода нет. Поэт пытается передать безумный «бег бытия», уносящий миги, дни, года: В душе - кружащийся танец Моих улетевших дней.
Она - как будто в пустом пространстве без единой точки опоры, без помощи. И лирический герой бросается во мрак. Уже в году мы читаем: Я готов. Мой саван плотен. Смертный венчик вкруг чела. Только нас с тобою Верно, не возьмут. Шпенглер о смерти и её восприятии личностью, «человек — единственное существо, знающее о смерти» По Шпенглеру, когда человек становится человеком в плане пробуждения внутренней жизни, то есть, ещё, будучи ребёнком, когда он впервые ощущает себя отдельным существом в бесконечном мире, он «узнаёт своё ужасающее одиночество во вселенной, перед ним открывается боязнь мира как боязнь смерти, предела, пространства.
Здесь заложено начало высшего мышления, которое в начале есть размышление о смерти. Каждая религия, каждая философия имеют здесь свой источник. Каждая большая символика приурочивает свой язык форм к культу мёртвых, форме погребения и украшению гроба» Постижение одиночества всегда распахивает перед нами бездну. Поэтому тема смерти, как и тема одиночества, в определённом смысле запретные для нашего сознания. Человек устроен так, что именно трагическая глубина воздействует на него сильнее глубины счастья.
Мысль об одиночестве ходит всегда недалеко от мысли о смерти. Более того, смерть представляется порой столь абсолютным одиночеством, что мы воспринимаем его как абсолютное слияние со всем. Именно смерть порождает самые безысходные формы одиночества. Одиночество может стать таким нестерпимым, что хочется спрятаться от него в бездну смерти.
Так, Георгий Чхартишвили в книге «Писатель и самоубийство» рассматривает исторический, юридический, религиозный, этический, философский и иные аспекты «худшего из грехов», книга уделяет особое внимание судьбам литераторов-самоубийц.
По мнению автора, писателей относят к так называемой «группе высокого суицидального риска», но ещё и потому, что homo scribens является наиболее ярким и удобным носителем видовых черт homo sapiens. Последняя часть книги — «Энциклопедия литературицида» - содержит более биографических справок о писателях, добровольно ушедших из жизни, хотя автор не всегда добросовестно подходит к фактам исторической правды.
Блока даже весна, как правило, символ жизни, любви и возрождения, вызывает скорее неприятие. Если она и присутствует, то остаётся вне досягаемости, вызывает печаль и уныние «Пусть светит месяц - ночь темна», , 1, с. В "Ненужной весне" , 2, с. Концепция бытия у Блока отличается упрямым, своевольным фатализмом.
Как ни открещивал поэта от Ницше А. Белый, во многом, и в фатализме в том числе, Блок остался определённо "ницшеанцем". Amor fati - любовь к судьбе, по Ницше, - признак человеческого величия, того самого, которое не оставляет места Богу.
Приведём для иллюстрации слова протоиерея П. Смирнова: «Есть ещё люди, которые держатся языческих понятий о неумолимой судьбе. Господь определил законы, но не связал Себя ими. Когда Он чудесным образом проявляет Свою великую силу, то не Себя исправляет, а наши недостатки, промахи и падения Как драгоценное сокровище нужно хранить веру и укреплять её - ей уступает Сам Господь и ради неё отменяет уже изреченное им определение». Блока там, где в избранном смертном пути героя заключается горькая расплата, расплата сознательно грешившей, имманентной, уже запрограммированной жертвы но и в этом фатальность : Убей меня, как я убил Когда-то близких мне!
Я всех забыл, кого любил, Я сердце вьюгой закрутил, Я бросил сердце с белых гор, Оно лежит на дне! Это подталкивает Блока к проведению аналогий, восходящих к Христу, вплоть до отождествления с Ним. В стихотворении "На снежном костре" , 2, с. Со стороны героя нет ни малейшего роптания, так как он уверен, что это "вьюги Рока" уготовили своему избраннику такое Возмездие. И фатальная идея в сочетании с мотивом возмездия, точнее говоря, отмщения, мести является одной из ведущих в творчестве А.
Державиным «Бог», Об отпущении грехов у поэта нет и речи. Его Бог - строгий и неумолимый судья, требующий ответа за "все поцелуи, паденья, клятвы и позор": И Он потребует ответа Подъемля засветлевший меч.
Но прощение греха - одна из великих тайн христианства, его условие было названо: искренняя молитва веры.
Или неверие, или гордость, или ветхозаветная психология "око за око", или холодный восточный принцип причины и следствия могут породить такой навязчивый лейтмотив возмездия и даже позволить дойти до абсурда в утверждении бескрайности свободы: Я сам свою жизнь сотворю, Я сам свою жизнь погублю. Я буду смотреть на Зарю Лишь с теми, кого полюблю. Я правлю вольною судьбой.
Поэтому «приветствие» жизни - это вовсе не радостное узнавание - это «враждующая встреча», во время которой герой надёжно закрыт щитом: Перед этой враждующей встречей Никогда я не брошу щита. Короткую вспышку жажды бытия мы видим в году. Блок пытается возвратить своего героя к жизни: Или вправду я слаб уже, болен и стар?
В золе ещё бродят последние искры, Есть огонь, чтобы вспыхнул пожар! Это тяжёлая мечта, прекрасная из-за своей недосягаемости, как и любовь лирического героя А. Блока: День догорал на сфере той земли, Меня там нет. И долго длится пляс ужасный, И жизнь проходит предо мной Безумной, сонной и прекрасной, И отвратительной мечтой.
Идея зависимости бытия личного от бытия общественного вступает в переплетение с идеей избранничества: Ах, если б мог я научиться Бессмертной пошлости толпы! Но мотив разделения на "тварей дрожащих" и "право имеющих" у Блока довольно устойчив. И через 13 лет - та же неприязнь к "бедным зверям, называвшимся прежде людьми" «Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух», , 3, с.
