Стихи посвященные октябрьской революции, На стороне октября
Его обливала грязью реакционная пресса, ему не подавали руки, разрывали с ним отношения близкие когда-то люди. Мир мал. Я на сложных агитвопросах рос, а вот не могу объяснить бабе, почему это о грязи на Мясницкой вопрос никто не решает в общемясницком масштабе?!
Против Никольских - Наркомвнудел. Дела и люди со дна до крыши. Гремели двери, авто дудел. На площадь чекист из подъезда вышел, 20 "Комиссар!! Чекист по делам на Ильинку шел, совсем не в тот и не из того отдела, - 30 весь день гонял, устал как вол. И вообще - какое ему до этого дело?! Мальчишка с перепугу в часовню шасть. Конспиративно закрестились папиросники.
Набились, аж яблоку негде упасть! И вновь по-старому. В часовне тихо. Чекист по улицам гоняет лих. Черт его знает какая неразбериха! А сколько их, таких неразберих?! Но я голодал, и тысяч лучше я 10 знаю проклятое слово - "голодные! Над дохлым лошадьем вороны кружатся. Лошадь за лошадью падает на лед. Заколачиваются улицы ровные.
Газетам писать не хватало духу - но это ж передавалось изустно: старик удушил жену-старуху и ел частями, 30 Злился - невкусно. Слухи такие и мрущим от голода, и сытым сумели глотки свесть. Из каждой поры огромного города росло ненасытное желание есть. От слухов и голода двигаясь еле, раз сам я, 40 с голодной тоской, остановился у витрины Эйлерса - цветочный магазин на углу Морской. Малы - аж не видно! По булке должно быть в любом лепесточке. И вдруг, смотрю, меж витриной и мною - 50 фигурка человечья.
Идет и валится. У фигурки конская голова. И в собственные ноздри пальцы воткнула. Три или два. Глаза открытые мухи обсели, а сбоку 60 жила из шеи торчала. Из жилы капли по улицам сеялись и стыли черно, кровянея сначала. Смотрел и смотрел на ползущую тень я, дрожа от сознанья невыносимого, что полуживотное это - виденье! Ищу машинально чернеющий след.
И к туше лошажьей приплелся по пятнам; Где ж голова? Головы и нет! А возле с каплями крови присохлой, блестел вершок перочинного ножичка - должно быть, тот 80 работал над дохлой и толстую шею кромсал понемножечко Я понял: не символ, стихом позолоченный, людская реальная тень прошагала.
Быть может, завтра вот так же точно 90 я здесь заработаю, скалясь шакалом. Май стоял. Позапрошлое лето. Весною ширишь ноздри и рот, ловя бульваров дыханье липовое.
Я голодал, и с другими в черед встал у бывшей кофейни Филиппова я. Лет пять, должно быть, не был там, а память шепчет еле: "Тогда в кафе журчал фонтан и плавали форели". Вздуваемый памятью рос аппетит; какой ни на есть, но по крайней мере - обед. Как медленно время летит!
И вот я втиснут в кафейные двери. Сидели с селедкой во рту и в посуде, в селедке рубахи, и воздух в селедке. На черта ж весна, если с улиц люди от лип сюда влипают все-таки!
Едят, дрожа от голода голого, вдыхают радостью душище едкий, а нищие молят: подайте головы. Дерясь, получают селедок объедки. Кто б вспомнил народа российского имя, когда б не бросали хребты им в горсточки?! Народ бы российский сегодня же вымер, когда б не нашлось у селедки косточки. От мысли от этой сквозь грызшихся кучку, громя кулаком по ораве зверьей, пробился, схватился, дернул за ручку - и выбег, селедкой обмазан - об двери.
Не знаю, душа пропахла, рубаха ли, какими водами дух этот смою? Полгода звезды селедкою пахли, лучи рассыпая гнилой чешуею. Подальше прочую чушь забрось, когда человека голодом сводит.
Пусть бабы баранки на Трубной нижут, и ситный лари Смоленского ломит, - я день и ночь Поволжье вижу, солому жующее, лежа в соломе. Трубите ж о голоде в уши Европе! Делитесь и те, у кого немного! Крестьяне, ройте пашен окопы!
Гоните стихом! Тесните пьесой! Вперед врачей целебных взводы! Давите его дымовою завесой! В атаку, фабрики! В ногу, заводы! А если воплю голодных не внемлешь, - чужды чужие голод и жажда вам, - он завтра нагрянет на наши земли ж и встанет здесь за спиною у каждого! Раньше б дом купил - и даже неплохой. Привыкли к миллионам. Даже до луны расстояние советскому жителю кажется чепухой.
Дернул меня черт писать один отчет, 10 "Что это такое? Ну, что отвечу ей?! Черт его знает, что это такое, если сзади у него тридцать семь нулей. Недавно уверяла одна дура, что у нее 20 тридцать девять тысяч семь сотых температура. Так привыкли к этаким числам, что меньше сажени число и не мыслим. И нам, если мы на митинге ревем, рамки арифметики, разумеется, узки - все разрешаем в масштабе мировом. В крайнем случае - масштаб общерусский. Ночь глуха. Скачу трясогузкой с ухаба на ухаб.
С вещами на Ярославский хлюпает по ухабам. Сбивают ставшие в хвост на галоши; то грузовик обдаст, то лошадь. Балансируя - четырехлетний навык! И то - на лету вспоминая маму - с размаху у почтамта плюхаюсь в яму. На меня тележка. На тележку баба. В грязи ворочаемся с боку на бок. Бабе грязью обдало рыло, и баба, взбираясь с этажа на этаж, сверху и меня и власти крыла. Правдив и свободен мой вещий язык и с волей советскою дружен, но, натолкнувшись на эти низы, 70 даже я запнулся, сконфужен.
Я на сложных агитвопросах рос, а вот не могу объяснить бабе, почему это о грязи на Мясницкой вопрос никто не решает в общемясницком масштабе?! Это вам - пентры, раздобревшие как кони, 10 жрущая и ржущая России краса, прячущаяся мастерскими, по-старому драконя цветочки и телеса.
Это вам - прикрывшиеся листиками мистики, лбы морщинками изрыв - футуристики, имажинистики, акмеистики, 20 запутавшиеся в паутине рифм. Это вам - на растрепанные сменившим гладкие прически, на лапти - лак, пролеткультцы, кладущие заплатки на вылинявший пушкинский фрак.
Это вам - пляшущие, в дуду дующие, 30 и открыто предающиеся, и грешащие тайком, рисующие себе грядущее огромным академическим пайком. Вам говорю я - гениален я или не гениален, бросивший безделушки и работающий в Росте, говорю вам - 40 пока вас прикладами не прогнали: Бросьте!
Забудьте, плюньте и на рифмы, и на арии, и на розовый куст, и на прочие мелехлюндии из арсеналов искусств, 50 Кому это интересно, что - "Ах, вот бедненький!
Как он любил и каким он был несчастным Мастера, а не длинноволосые проповедники нужны сейчас нам. Паровозы стонут, дует в щели и в пол: 60 "Дайте уголь с Дону!
Слесарей, механиков в депо! Нет дураков, ждя, что выйдет из уст его, стоять перед "маэстрами" толпой разинь. Товарищи, дайте новое искусство - такое, чтобы выволочь республику из грязи.
Начало марта г.
В слове "лет" буква "е" переправлена из е, т. Как свидетельствует в то же время О. Гзовская, выступавшая в г. Письмо в редакцию настоящего издания от 24 февраля г.
Заглавие - Отношение к лошадям 14 штаны сошедшиеся Кузнецким клёшить Выл Кузнецкий И лишь один я Гляжу и вижу Гляжу и вижу Катится по морде выблестелась в шерсти I: 12 по стенкам музеев тенькать Той стороне Газ. I: 74 прорвемся сквозь все заставы Левый марш "Маяковский для голоса", "Избранное из избранного", "Школьный Маяковский": 9 Клячу истории загоним Потрясающие факты Газ. I, "Стихи о революции", 1-е изд. Мы идем Черновой автограф в записной книжке г. Кто вы?
Мы глашатаи новой веры красоте задаем железный тон. Владимир Ильич! Черновой автограф в записной книжке г. Строки: , первоначальные варианты и полный текст стихотворения. К ним заготовка: светить и никаких гвоздей везде Беловой автограф.
Осень г. Акулова гора. Дача Румянцева. Разночтения других строк совпадают с разночтениями текста журн. Заглавие и подзаголовок в тексте: Необычайнейшее приключение, бывшее со мной, с Владимиром Маяковским, на даче Румянцева, Пушкино, Акулова гора, Ярославской ж.
В строках 16, 26, 47, 52, , , , повторяются разночтения текста журн. В строках: 16, 26, 47, 52, , , повторяются разночтения текста журн. В строках 16, 26, 47, 52, , , повторяются разночтения текста журн. В строках: 16, 26, 47, 52, , , , повторяются разночтения текста журн. Отношение к барышне Черновой автограф в записной книжке г. К ним заготовка: ночи одиночить "Портсигар в траву ушел на треть Строки: 4, , , , , Заглавие отсутствует. Отдельно записан вариант строки 4: флаг нашей кровью обрызганный ал отсутствуют I Волге наших армий не видать истоков II Волге наших армий нет истоков I От истока армий не увидишь устья II От истока не увидишь устья Животом востока 19 Через полюс пустим отсутствуют После 19 Подымайся капиталом покоренный.
Смиряется океан послушен Земли двух Америк в пламени восстаний Из Москвы в Нью-Йорк пройдемте как по суше красный флаг на крыши стоэтажных зданий отсутствуют. Вечерняя стенная газета "Роста", М.
Мы и она! Пролетарии всех стран - туда! Свалят нас - за нами миллион других. Будет герб вселенной - серп, огнем играя, перекрещен с молотом радугой дуги.
Выше лейте песни вал, Да здравствует, третий Интернационал. Стихи о революции, 1-е изд. Чтобы это же не стряслось и у вас, да не будет меж вами шкурника! На обороте последней страницы автографа дополнительные строки ко второй редакции изд. Строки и , напечатанные в виде отдельного стихотворения под названием "Наказ": Чтоб не смел никогда никакой Керзон брать на пушку, горланя ноты - чтоб буржуи вновь не взнуздали нас, крестьянин, рабочий, всякий Рассказ про то, как кума о Врангеле толковала без всякого ума Черновой автограф г.
IV,- строка в Эрэсэфэсерию. Сказка для шахтера-друга про шахтерки, чуни и каменный уголь Газ. Когда еще, мол А пока Один за другим завел Академический, Пролеткультский, 2 красноармейских и 4 тыловых пайка. I, "Стихи о революции", 1-е и 2-е изд. I, Маяковский улыбается, Маяковский смеется. Маяковский издевается": 12 что воду набрала в рот "Избранный Маяковский": 12 что воду набрала в рот совсем не тот и не из того отдела Два не совсем обычных случая Газ. I: Когда б не нашлось в селедке ни косточки из ней вертеться и нам и свободе Стихотворение о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе "13 лет работы", т.
Героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи, сделанное Владимиром Маяковским, 3 действия, 5 картин, "ИМО", П. Герои и жертвы революции. Октябрь Рисунки: Богуславской, Козлинского, Маклецова, Пуки.
Героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи, сделанное Владимиром Маяковским, 2-е издание, изд. Все сочиненное Владимиром Маяковским 19 , изд.
Советская азбука, издание и литографская печать автора, М. Вторая редакция. Главполитпросвета, М. Рассказ о дезертире. Рисунки Маяковского, Гиз, М. Маяковский издевается. Первая книжица сатиры, изд. Первая книжица сатиры, 2-е издание, изд. Первый том, изд. Второй том. Часть первая, изд. Избранный Маяковский, изд. Маяковский улыбается, Маяковский смеется, Маяковский издевается, изд. Стихи о революции, изд. Стихи о революции. Обложка и рисунки Ларионова.
Книга I, Гиз, М. Сказка о дезертире, устроившемся недурненько, и о том, какая участь постигла его самого и семью шкурника, изд. Рисунки Маяковского.
Два стихотворения учебная работа графического факультета Вхутемаса , М. Песни крестьянам, изд. Песни рабочим, изд. Американцам для памяти, изд. Солнце в гостях у Маяковского, изд. Сочинения, т. II, Гиз, М. III, Гиз, М. IV, Гиз, М. Школьный Маяковский, Гиз, М. Грозный смех, Гихл, М. ИМЛИ - Институт мировой литературы им. Беловой автограф от начала г.
Передан артистке О. Гзовской в качестве текста для выступления. Подписан: "В. Стихотворение написано в ноябре г. Тучкины штучки стр. Написано, вероятно, в гг. Должно было войти в книжку стихов "Для детков", предложенную Маяковским вместе с другим сборником стихов - "Издевательства" - к изданию Отделу изобразительных искусств Наркомпроса в декабре г.
Издание не было осуществлено. Весна стр. Автограф в письме к Л. Брик из Москвы от первой половины марта г. Архив Л. Написано тогда же. В письме к Л.
Брик Маяковский сообщал: "Сейчас издаем "Газету футуристов". Спасибо за книжечку Сразу в книжечку твою написал два стихотворения]. Большое пришлю в газете которое тебе нравилось - "Наш марш", а вот маленькое "Весна" следует текст - это, конечно, только разбег".
Впервые опубликовано в статье Л. Брик "Из воспоминаний о стихах Маяковского", журн. Вошло в Полн. Печатается по автографу. Хорошее отношение к лошадям стр. О замысле этого стихотворения Маяковский упоминает в письме к Л.
Брик из Москвы от апреля - мая г. Строка Кузнецкий - Кузнецкий мост - одна из центральных улиц Москвы. Ода революции стр. I; "Стихи о революции", 1-е и 2-е изд. Строки Блаженный стропила соборовы тщетно возносит, пощаду моля. В октябре г. Строки "Слава". Погиб 5 18 октября г. Экипаж "Славы", подожженной немецкими снарядами, геройски сражался, пока не затонул корабль. Прикладами гонишь седых адмиралов вниз головой с места в Гельсингфорсе - вероятно, имеется в виду восстание, поднятое матросами накануне Октября г.
Приказ по армии искусства стр. Еженедельная газета "Искусство коммуны", П. I; "Избранный Маяковский"; "Избранное из избранного"; Сочинения, т. Стихотворение помещено на первой странице газеты в виде передовой. В последующих номерах той же газеты напечатаны были также в виде передовой стихотворения Маяковского: "Радоваться рано", "Поэт рабочий", "Левый марш", "С товарищеским приветом, Маяковский". Страницы ее были использованы футуристами для пропаганды своих взглядов на искусство.
Радоваться рано стр. I; "Избранный Маяковский"; Сочинения, т. Нарком просвещения А. Луначарский выступил со статьей "Ложка противоядия", в которой указывал на проявленные в стихотворении "Радоваться рано" "разрушительные наклонности по отношению к искусству прошлого".
Маяковский ответил на статью Луначарского стихотворением "Той стороне", напечатанным в том же номере газеты. Статье предпослана заметка "От редакции", очевидно согласованная с Маяковским. Считая, что критика стихотворения "Радоваться рано" основана на ложном, буквальном толковании его поэтических образов, редакция писала: "Ни один современный критик не решился бы утверждать, что Пушкин в своем стихе "Глаголом жги сердца людей" призывает поэта какими-либо горючими материалами жечь сердца своих близких".
Поэт рабочий стр. Той стороне стр. Левый марш Матросам стр. I; Стихи о революции", 1-е и 2-е изд. II; "Школьный Маяковский". Написано в декабре г. Стихотворение было написано специально для этого выступления, чем и объясняется его подзаголовок-посвящение "Матросам".
Об истории создания стихотворения Маяковский вспоминал: "Мне позвонили из бывшего Гвардейского экипажа и потребовали, чтобы я приехал читать стихи, и вот я на извозчике написал "Левый марш". Конечно, я раньше заготовил отдельные строфы, а тут только объединил адресованные к матросам" "Выступление в Доме комсомола Красной Пресни на вечере, посвященном двадцатилетию деятельности, 25 марта г.
Потрясающие факты стр. Написано в связи с восстанием берлинских рабочих в начале января г. Строка I. Анналы - летопись; хроника. Шагает по Европе - образ, положенный в основу стихотворения - поэтический перифраз первой строки "Коммунистического манифеста" К. Маркса и Ф. Энгельса: "Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма". Триэтажный призрак - трехэтажное здание Смольного.
Аллея Побед - аллея в Берлине, украшенная памятниками германских императоров, полководцев, виднейших деятелей германского империализма. Росла легенда про Летучего голландца. С товарищеским приветом, Маяковский стр. I; Сочинения, т. Написано в связи с отмечавшейся газетой годовщиной Отдела изобразительных искусств Наркомпроса. Мы идем стр. Черновой автограф! Это революция и на Страстном монастыре начертила: "Не трудящийся не ест".
В гг. I; "Стихи о революции", 1-е изд. Написано в апреле г. С чтением этого стихотворения Маяковский выступил 28 апреля г. Публикуя стихотворение в г. Строки 61 и 71 в настоящем издании печатаются в редакции г. Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче стр. Как с портретов Серова — глаза Пожилые, но сказочно детские, Те, для коих живут чудеса Сквозь прогресс, вопреки неурядицам И эстетским горам вопреки. Мне б такие глаза, туниядице, Чтобы жизнь помещалась в стихи!
Большой театр Большой театр! Я в странном изумленьи. Мой Бог, отец, учитель мой, театр! Я только что прочла, как мощный Ленин Орал в тебе почти что век назад.
Большой театр ютился на экране. Сюда приковыляли старики Сегодня. И они причастны к Тайне, Что знают пастернаковы стихи! Я просто в шоке. Вот так совпаденье! Чуть отвела глаза от вещих строк — Большой театр возник, как наважденье, Небесное знамение… Как Бог!
Поставила пластинку Окуджавы. Пусть тихим чистым голосом поёт На всю эпоху, что имеют право Войска Любви отправиться в поход. Большой театр… Огромнейший, как завтра, Когда ты полон сил, невзгод, эпох. Большой театр! Пою тебя, как мантру, Которую услышать должен Бог. История Я узнала лицо твоё, мистер икс! Ты — Большой, ты мужик, а не дама-История.
Ты Театр и в то же время артист, Выпускник циркового иль консерватории. Неохотно ты носишь и свой псевдоним Псевдоженский. Пространство имени Слишком узко, когда ты поэт иль мим. Что костюмы и грим!
Ведь ними Не прикроешь ни срам и ни грех души, За который был выслан и выкуплен, Сквозь который ты всё-таки стал большим, Грех, что манит и манит, как птицу — плен.
Грех, что свёл, подружил и сроднил с Христом! Без греха и чудес бы не было?! Может, мир потому стал убийцей-шутом, Чтоб назавтра восстать из пепла? Чтоб свежо музицировать в тон весне, Всем прожитым бежать по клавишам. Чтоб моложе казаться, но быть сильней Гефсиманского сада — Знающим… 6. Когда устаёшь от будней Когда день — навязчиво-монотонный шлягер С близнецами-припевами-зорями по краям — И так месяцами, — охота отдаться отваге И уйти в настоящее, то есть ко всем чертям.
Но на то и будни — испытывать заунывностью Силу любви к не всегда гармоничной жизни, Вырабатывать чувство вины и неисправимости, Чтоб потом за любовью к себе обращаться к Луизе Хейг. Если дни новостройками Послушно бредут, мыча, шаблонно — Это значит, что ты — неуклюжий, скомканный И от цвета ноябрьских улиц — сонный. Ты устал видеть мир с точки зрения прошлого — Дом? И ты, минуя себя настоящее , Рвёшься, душевный покой минуя, В то, что за буднями, в это блестящее, В то, что мы будущим именуем.
Будущее Будущее! Стойкий конёк-горбунок сивиллы! Входит, как кошка, и прёт, как танк, Куда его ничто не просило! Всё для него! На этот намёк Усердно работают папы и мамы, Бабки и дедки. Ему невдомёк, Наверное, то, что, быть может, он самый-самый. Сюсюкают, нянчат, играют с ним, Приносят свой путь малышу в угоду — Пусть позабавится!
Он любим Иначе совсем, чем муж и природа. С ним ползают. И не встают с колен. И в силу любви материнской — нещадной Впадают, спешат, попадают в плен Огромнейшей тайны, чужой, прохладной. Ведь вместо того, чтобы кого обнимать, Земли притяженью подставить мышцы В изящных прыжках — закопаться в тетради, Затаившись и сжавшись, свернувшись в комочек мыши! Замереть, умереть для всего вокруг, Пусть на миг, но забыть обо всём на свете, Не боясь предстоящих потуг и мук, Верить в то, что родятся дети.
Ради них отрекаются от себя. Проливают крови густой чернила. Обо всём забывают, любя. Чтобы всё это было, когда-то было Будущее! Нет коварней его. И как мне обидно, станице, — Даже если уйти, не сказав ничего — Оно всё равно останется. Кровь Мне говорят, что история шире И глубже тебя, революция. Что может быть глубже в больничном мире Третьего глаза — открытой раны!
Нет, всё здесь из крови, из революций. Вы приглядитесь, хоть из интереса. Всё, чем дышу и чего боюсь я — Двигатель ног, а не то что прогресса. Знает и школьник, не то что физик, Как сумасшедш, как тревожен атом.
Всё гармонично и слитно в жизни, Пока ты не критик стихов, не анатом. Мне говорят, что история шире И глубже тебя, революция. Ты неизлечима. Тебя в этом мире Не меньше, чем мощного всклянь океана. Мне страшно тебя.
Так боятся ребёнка, Когда о своём он грохочет в коляске, Когда непонятно, но искренне громко — Все горести мира — в безбрежные связки. Но думать приятно, что тоже такая И я, пусть нечасто, в разгар ситуаций Нелепых. Что падая, всё же взлетаю: Что не разучилась Большого бояться… Психология творчества Художник, рисуя большие полотна, батальные сцены — Любой, а тем паче безденежно-настоящий, — Хочет увидеть в твореньях себя непременно, А уж затем разобраться в происходящем.
Нет, л? И ткань его платья не носит тот цвет, что знамёна. Но сущность картины он может легко уничтожить Единым штришком, где он яростно самовлюблённый. Чуть больше чем надо. Где он продвигается ближе На шаг, на полшага, собой заслоняя пространство.
Тот штрих, когда он уж авансом обижен На тех, кто его не поймёт. Нет, не пьянство. И не упоение славой грядущей ужимками движет. О, как мне до боли понятно такое юродство! Здесь каждый, кто муторным прошлым сверхщедро обижен — Натянут стрелой.
Ну а пуще боимся — партизан на допросе,.
Молчит месяцами и корчит всё глухонемого. Когда ты кричишь, что есть сил, но одна только осень Тебе откликается шороха радужным словом. И то уж — победа. Но кажется: мало, ах — мало. Рисуешь полотна в священном искусства экстазе, Что было там всё, даже то, что здесь не бывало, Восточный базар — непонятно, война или праздник. Стоят за прилавком, орут и скучают — эпохи — Огромные туши вливаются в блеск винограда Небесный и детский. Но то, что дела наши плохи, Ему невдомёк.
С отрезвляющим воплем «не надо». Мы уж опоздали. Мы здесь. Чтоб искать себе место. Здесь душно. Здесь ругань. Здесь солнце приветливо брызжет Из сочных гроздей. Здесь по-царски заманчиво тесно, Когда твой портрет впереди, просто к зрителям ближе.
Уйти от людей? Неба фоном? В неясность массовки? Хватило б Любви хоть не скромное жуткое это, Огромная Правда, уйти в горизонт от тусовки — Не значит заделаться сильным артистом-поэтом. На фоне истории — в лицах, в движеньях букашек Можно себя рассмотреть, изучить и, наверно, Быть хоть какой-то диверсии чуть аккуратней,.
Быть революции строже, компактней, моложе, Даже порядочней в чём-то порою. Приятней Голода с вздувшимся пузом и блёклою кожей. Только б воистину не заглядеться. Только хватило бы сил исходить глубиною, Только хватило бы яркого летнего сердца Мощно по-женски любить, но по-бабски не ноя. Ты уж прости, не ругай за такие масштабы! Хочется что-то понять. Говоришь, разобраться? Может, и так. Все мы в чём-то — голодные бабы, Всё б обо всех, обо всём пожевать информации!
Лавочка наша. Настроены уши антеннами. Семечки лузгаю, чтобы собраться с мыслями. Здесь, на восточном базаре, истории смешаны, Ходят в уста, пренебрегая высями… Письмецо моему читателю Читатель!
Я о тебе забыла, дружище! На фоне нирваны-истории-степи мокрянской Ты крупным планом. Ты рядом. Мой глаз тебя ищет На этой огромной тусовке, как будто из сказки. Не верится, милый, что у Куликова поля, У взрыва в Чернобыле, у перестроечных будней Есть уши и рот, ладони и ноги, что ли, Что все — из людей, и значит, события — люди. Труднее поверить в то, что у всех есть глаза, Окна иль двери в заросшее телом сердце.
У всех событий есть выход, представь, в небеса! О, как это странно. Но никуда не деться. От милой привычки всё сравнивать только с собой, Повсюду родного искать запотевшего лика. Так многие дети, а может, и каждый, любой, Солнцу рисует глаза.
Как я к ним привыкла! И даже в Бога поверить не грех, Если он, как и ты, человек! А иначе — с трудом, ну почти никак… Всё молчу, молчу. Ох, язык — мой враг!
Я сейчас одна. Дождя прибой. Стол мой у окна. Говорю с тобой. Хотя их разговоры, почти что с тобой, родимый. Ведь всё время в безликом — скушно. Даже если это трижды любимый посёлок. Он умён. Он свят. Только вздорным, радушным И умеет быть. Знаю, путь его долог,. Он умеет то, что не смогут другие. Он лишь маг иль прекрасные ангелы Рильке. Он источник никчемнейшей ностальгии И резонно отнюдь ядовитой ухмылки.
Здесь есть клуб. Говорят, его строил мой дед. Вроде так. Но не ведаю, знает ли мама Это чувство, которое некуда деть — Осознанье, что родственник строил храмы. Ровно сорок лет с той поры. Кирпич Стал похож на листы архива. Вот история! Сопли пускаю!
Не хнычь, — Говорю себе, — некрасиво! Мой читатель! Вот вечер вошёл в мой дом Через окно, пока я писала. Извини, что болтаю не то, ни о чём, Дым из фраз вместо образов-сала. Будет, будет, клянусь, самой сути плоть, Сердцевина спинного мозга!
А пока ты послушай такое хоть Стихотворчество с долей лоска. Не знаю, ты рад иль не рад, Как относишься к бренной теме. Но я помню, когда в своей детской театр Затевала — взрослые «Время». Уходили смотреть, снисходительно мне Улыбаясь, мол, надо ж, артистка. Каждый день! И в мелодии дней Замечали не то, что близко,.
На такое и ныне я дуюсь порой, А бывает, и плачу в истерике. Потому я к тебе, с облаков, человече, С монастырски-мокрянской Нирваны, Сквозь логичную, ясно-кристальную Вечность — Я в тебя, словно в Лету кану. Подставляй свою душу, мой друг! Пространством Оглуши, окати, как голосом В лучших операх, словно дождём преясным Захвати, обдай этой полостью! Я знаю, ты весь в Христа, Ты ходячая революция! Так узнай меня всё же. А если не та, Кого звал — всё ж с тобой остаюсь я!
На фоне событий таких рассветных, Где мир полей так исхожен, — Так трудно поверить, что все мы смертны. И я смертная тоже. Зарождение Революции Домашние дни суеверны, стерильны, обж? В них праздничен вечер и по-новогоднему закономерен. Для дальних огней простодушные окна открыты. Но, как пред молитвой, закрыты уютные двери.
Домашние дни и живут-то с расчётом на вечер, Когда в потолке раскрывается почкой весенней светило, Становится как-то тревожней, привычней и легче Выдерживать время. Но чтобы на это хватило. Тебя, ты готовишься к этому чуду С утра. Ритуально прижавшись щекою к подушке, Вникаешь во всё. И, купая посуду В проточной воде, ты квартире на ушко. Свои недомыслии вверяешь, вручаешь.
И тонут они, словно в толще сберкассы. Квартира своей стопудовою массой Тебе говорит «гусь свинье не товарищ». Ты ж янтарный, да напропалую, Пьёшь мир из застольных, придвинутых окон Подобия кофе, заправски целуя. Ты не понимаешь, что всё — одиноко —. И день — крупным планом — увитый стволами, Забрызганный яркой людскою одеждой, И всё, что под нами, и всё, что за нами, Над нами и, чтоб ни творилось, между,. Всё это из газовых, пенистых облак, Что небом зовётся в отсутствии ветра, Нечасто имеет возможность тереться о бок И с птицами мир обсуждать на припухлых ветках.
Домашние дни бестолковы. Читает их ломко по буквам Подросток-подьячий в стоящем средь поля храме. Они настоящи. И улица их глотает Горячими окнами, чтоб не разбиться в гаме.
Несмотря на то, что в году поэт эмигрировал, его отношение к советскому строю не было однозначно негативным. В еще одном письме к Садовскому он пишет: « Быть большевиком не плохо и не стыдно. Говорю прямо: многое в большевизме мне глубоко по сердцу ».
Революция в «Путем зерна» воспринимается героем осознанно и даже спокойно, здесь нет той экспрессивности, которая отличает многие стихотворения, посвященные этой теме.
Событие вписывается в извечный цикл умирания и возрождения. Кроме того, в основу стихотворения положена евангельская цитата: « Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода » Ин. Лирическому герою и самому Ходасевич у становится ясно, что после революции России открыт лишь второй путь. Prosodia публикует новые стихи новосибирского поэта Владимира Берязева — в них всякий раз заново разыгрываются отношения человека со всем миропорядком сразу.
Prosodia представляет Анастасию Ушакову, поэта и ученого, живущего в Великобритании. Для нее поэзия рождается тогда, когда ученый понимает, что перед ним вопросы, требующие иного инструментария. Это первая публикация ее поэзии по-русски. Подпишитесь на наш Telegram-канал.
Русские поэты об Октябрьской революции. Нет надобности говорить о том, какое значение она имеет для отечественной и мировой истории. Prosodia составила подборку стихотворений-откликов, которые были написаны поэтами вскоре после октябрьских событий. Владимир Маяковский. Выше, гордых голов гряда! Мы разливом второго потопа перемоем миров города. Дней бык пег. Медленна лет арба.
Наш бог бег. Сердце наш барабан. Есть ли наших золот небесней? Нас ли сжалит пули оса? Наше оружие — наши песни. Наше золото — звенящие голоса. Зеленью ляг, луг, выстели дно дням. Радуга, дай дуг лет быстролётным коням. Видите, скушно звезд небу! Без него наши песни вьем. Эй, Большая Медведица! Радости пей! В жилах весна разлита. Сердце, бей бой! Грудь наша — медь литавр. Николай Асеев. Но вот — почернело до ужаса, и все в небесном Версале горит, трепещет и кружится. Как будто бы вечер дугою свободу к зениту взвез: с неба — одна за другою слезают тысячи звезд!
И как над горящею Францией глухое лицо Марата, — среди лихорадящих в трансе луна — онемевший оратор. И мир, окунувшись в мятеж, свежеет щекой умытенькой; потухшие звезды — и те послов прислали на митинги.
Услышьте сплетенный в шар шум шагов без числа и сметы: то идут походным маршем к земле — на помощь — планеты.
Еще молчит тишина, но ввысь — мечты и желания, и вот провозглашена Великая Океания. А где-то, как жар валюты, на самой глухой из орбит, солнце кровавым Малютой отрекшееся скорбит!
Демьян Бедный. Умолкли злобные проклятья. Кровавый кончен пир. И близок, близок, сестры, братья, Мир, долгожданный мир! Вчерашний враг — мне друг. Где кровь лилась, сырую землю Прорежет мирный плуг! Звени, набата голос медный! Вставай, рабочий люд! Пой, торжествуя, гимн победный, Освобожденный труд! Сергей Есенин. Поэма «Преображение» отдельные главы Преображение 1 Облаки лают, Ревет златозубая высь Пою и взываю: Господи, отелись! Перед воротами в рай Я стучусь: Звездами спеленай Телицу-Русь.
За тучи тянется моя рука, Бурею шумит песнь. Небесного молока Даждь мне днесь. Грозно гремит твой гром, Чудится плеск крыл. Новый Содом Сжигает Егудиил. Но твердо, не глядя назад, По ниве вод Новый из красных врат Выходит Лот. От утра и от полудня Под поющий в небе гром, Словно ведра, наши будни Он наполнит молоком.
И от вечера до ночи, Незакатный славя край, Будет звездами пророчить Среброзлачный урожай. А когда над Волгой месяц Склонит лик испить воды, — Он, в ладью златую свесясь, Уплывет в свои сады.
И из лона голубого, Широко взмахнув веслом, Как яйцо, нам сбросит слово С проклевавшимся птенцом. Александр Блок. Поэма «Двенадцать» отдельные главы Двенадцать 1 От здания к зданию Протянут канат. На канате — плакат: «Вся власть Учредительному Собранию! Сколько бы вышло портянок для ребят, А всякий — раздет, разут Старушка, как курица, Кой-как перемотнулась через сугроб. Ветер хлесткий! Не отстает и мороз!
