Красота моря рассказ, Творческая работа по окружающему миру "Красота моря" 2 класс | Образовательная социальная сеть
Встреча с Ужасным. Трансферы, услуги фотографов и многое другое. Реки принадлежат басе.
Когда я первый раз увидела море, моему восторгу не было предела, меня поразили его бескрайние просторы, его цвет, неповторимый плеск его волн и особенная красота. В этом году я впервые увидела море с высоты птичьего полета, это незабываемое впечатление, такую красоту я не видела никогда.
Море — чудо, которое подарила нам природа. Морем восторгаются миллионы поэтов, художников, музыкантов, посвящая ему свои произведения. На скольких картинах запечатлел непредсказуемость моря величайший художник Айвазовский, прекрасные стихи о море писал Тютчев, Бунин, Жуковский, Лермонтов. Мини-сочинения по русскому языку и литературе. Поиск сочинений. Главная Категории сочинений Как написать мини-сочинение?
Они торчат во все стороны, как противотанковые ежи. Несет нас именно на них. Теперь главное - не промахнуться! Все ближе берег, все тревожнее на душе. Рев прибоя давит на барабанные перепонки. Волны стали круче, огрызаются гребнями, норовят перехлестнуться через верх. Но отступать поздно: мы вошли в линию затягивающего прибоя, а ветер привальный - не вырваться. Главное - не спешить. Учесть ветер, течение, снос Слышу, как хлопнула парусина.
Вытягиваю грот. Чуть разворачиваю плот под ветер. Вон она, наша волна. Метра два точно будет. Если на ее хребте мы не въедем на берег, другие, более мелкие волны стащат нас обратно в линию прибоя. Сейчас, конечно, не разгулялось до такой степени, но нам хватит и пары тонн!
Работая рулем, быстро ставлю плот кормой перпендикулярно волне. Долго тянутся секунды. Сейчас я ни о чем не думаю, только жду удара. Плот резко тряхнуло, потащило. Носовые баллоны зарылись в воду, корма метра на полтора вздыбилась вверх. Только бы вписаться! Всей силой наваливаюсь на ускользающий из рук румпель руля.
Хлестанул по ногам, прокатился по настилу бурлящий гребень. Оторвал, отшвырнул к правому борту ПСНа. Но это уже не страшно. Вцепляемся в трубы каркаса, упираясь ногами в каменистое дно, вытягиваем плот на берег. На этот раз мы оказались сильнее стихии. Все дальше вытягиваем плот на берег. Вода ледяными струйками стекает по телу в сапоги. Теперь, хочешь или не хочешь, придется вскрывать набор аварийного согревания.
Но радовались мы рано. Не конец то был мучениям, только маленький антракт! Море нанесло неожиданный и жестокий удар! Но случилось это часа через три после удачного приземления. А пока мы, разведя костер и перебивая друг друга, обсуждали перипетии утра.
Осматривались, обживали берег, давший нам приют. Вверх круто уходил склон. Нам, можно считать, повезло: вписались в устье маленькой речки-ручья. Несколько метров вправо или влево, и висели бы сейчас на концах бревен обломки нашего плота. Решили осмотреться в обе стороны на два-три километра. Все равно, пока волнение не утихнет, в море не выйти. За первым же мысом на самой кромке воды увидели сооружение, напоминающее несамоходную баржу. Подошли ближе. Невозможно было поверить, что этот стометровый кусок металлического причала вырвало где-то из берега, пронесло, может быть, сотни километров и выбросило здесь на песчаный пляж.
Было жутко смотреть на порванные, закрученные спиралью рельсы. Мы стояли пораженные мощью стихии. Что останется от нас, если попадем в подобный шторм? А может быть, и ничего. Ведь мы не противостоим волнам, как суда, а отскакиваем от них, как пинг-понговый шарик. И нет у нас пятиметрового подводного борта - полная осадка не больше двадцати сантиметров. На обратном пути, уже в километре от лагеря, стало ясно: там что-то случилось.
Горихин, оставшийся вахтить, метался возле плота. Мы прибавили шаг. Плот кормой ушел в воду. Набегавшие волны с силой врубались в баллоны, задирали их вверх, выстреливали каскады брызг. Судно конвульсивно дергалось, потоки воды стекали внутрь его. Что могло произойти? Ведь, уходя, мы утянули плот на сухой песок, куда не доставала даже пена.
Кто стащил его обратно? С каждым ударом плот уползал в море. Раздумывать было некогда. Ухватившись за трубы каркаса, мы рывками потянули плот вверх. Здесь приливы по пять метров! Вот оно объяснение: не плот стащило в море, море пришло к плоту. В кормовом отсеке плавали вещи, сухим осталось только то, что было засыпано в капроновые канистры или запаяно в двойные полиэтиленовые мешки. Пока вычерпывали воду, море съело отвоеванные метры, снова пришлось тянуть плот.
Свободного пляжа осталось метров двадцать, дальше начинался склон, куда не то что судно - многие вещи было втащить немыслимо. Когда море поглотит последний пятачок суши, мы сможем только пассивно наблюдать, как наш "корабль" превращается в кучу металлолома и рваной резины. Надо пытаться уходить вдоль берега - риск огромный, но есть шанс. Прикидывая в уме, как распределить работы, я стал торопливо распутывать бухту буксировочного каната. Другого выхода нет. Горихин отыскал пятиметровый шест.
Его задачей было, стоя на плоту, выталкиваться в море. Руль закрепили в крайне правом положении. Мельников ушел вперед, на полную вытяжку каната. Вода прибывала на глазах, поглощая немногие оставшиеся сантиметры сухого песка, подлазила под баллоны, раскачивала плот.
И-и раз! Дождавшись короткой паузы между накатами двух волн, мы сдернули плот с песка. Мельников стал вытравливать канат. Плот, подчиняясь рулю и шесту, с которым управлялся Горихин, стал носом разворачиваться на море. С ревом обрушилась волна, вздыбила правый борт.
Горихин, потеряв равновесие, упал на судно. Суханова и я уперлись подошвами в дно, почти легли на воду, удерживая напиравшую массу плота. В вырез воротника хлынули потоки воды, пена перехлестнулась через голову. Нужно было до подхода следующей волны набрать скорость. Быстрее, еще быстрее. Перед тем как очередной гребень рухнул на плот, Горихин успел упереть в дно шест.
От удара хрустнули вязки баллонов, вдвинулся ПСН. Меня приподняло волной, подмяло под плот, потащило спиной по камням. Извиваясь, дергая ногами, я вытянул ступню из-под баллона. Выиграли еще три метра. Теперь глубины доходили до пояса.
Хорошо, что нас прикрывают от моря гряды подводных камней. Если бы не эти природные волноломы, не совладать бы нам со стихией. Оставив плот, я и Суханова перебегаем ближе к Мельникову. Вцепляемся в канат, изо всех сил тянем его на себя. Сейчас все упирается в скорость. Горихин, проявляя на волнах чудеса эквилибристики, работает шестом, удерживая судно от сноса.
По пояс в воде мы тянем плот. Кое-где встречаются участки чистого берега. Мы выскакиваем на гальку и бежим, с трудом переставляя ноги в полных, под самый верх, болотных сапогах. Хуже всего, когда плот нужно проводить вокруг гряд камней. Приходится залезать в воду чуть ли не по шею и тянуть заледеневшими руками натянутый как струна канат. Снова бегом по берегу, по песку, гальке, перескакивая через бревна, по воде. Плюнуть бы на плот - пусть ломает его на камнях, сил уже нет выдерживать такую адовую работу.
Канат, словно ножовка, пилит плечо и шею. Тошнота комком стоит в пищеводе. Но мы продолжаем шагать, надеясь, что вон за тем поворотом увидим удобный для остановки пляж. В нескольких местах обрыв подступает вплотную. Чавкая, падают сверху жидкая грязь, мелкие камни. Вот-вот на нас обрушится нависший выступ. На плот лучше не смотреть: его так ломает и крутит на волнах, что, кажется, еще удар, и полетят во все стороны куски каркаса, паруса, мачты. Мышцы шеи и ног сводят судороги.
Пальцы уже не чувствуют холода. Да и сил почти не осталось. Но, ни на секунду не ослабляя натяжения буксирного каната, а в критические моменты принимая на собственные плечи тяжесть падающего с гребня волны плота, мы прошли еще тысячи шагов в приполярных водах Белого моря. Узкий галечный пляж почти свободен от бревен.
Поворачиваю голову. Подкравшаяся волна сбивает меня с ног, я падаю на колени, погружаюсь в воду. Ледяной обруч охватывает грудь и подмышки. К берегу! Подтягиваем плот, якорим его за огромный валун, падаем на землю. Не осталось сил даже говорить. Мы лежим, не выжимая одежду, не выливая воду из сапог. Острая галька, впивающаяся в тело, мне приятнее пуховой перины. Доберись до меня прилив, я, наверное, не найду сил отползти выше.
Никто и никогда больше не заманит меня на море - даю я себе страшную клятву. Только суша, и ничего кроме суши! Но для того, чтобы добраться до нее, мне придется снова вместе с товарищами выйти в море.
Штормит уже часов восемь. Волны наваливаются с борта, наскакивают, словно голодные псы, зависают над плотом, высматривая куда бы ударить Плот мотает из стороны в сторону.
Верхушка мачты выписывает на фоне неба такие кренделя, что жутко смотреть. Час назад пришлось взять рифы на гроте, а ветер все крепчает.
Удерживаться на курсе становится все сложнее. Руль как живой дергается в руке. В прошлом году на Обской губе во время подобного шторма волны шутя порвали по всей ширине семимиллиметровое дюралевое перо руля. Повторять этот опыт мне совершенно не хочется.
Из всех сил упираюсь руками в румпель, стараясь хоть немного смягчить удары набегающих волн. За эти секунды волны все же успевают сбить плот с курса. Стаксель уже чуть заполаскивает. Одной рукой выворачиваю румпель руля, другой одновременно вытягиваю стаксель-шкот. Выправив положение, интересуюсь самочувствием Сухановой, измученной морской болезнью.
Девушка смотрит сквозь меня бессмысленным, страдальческим взглядом. По щекам ее стекают крупные капли слез, а может, и брызги морской воды. Сейчас больше всего на свете ей хочется попасть на берег. Хорошо, что я стою на вахте. В ПСНе я бы скис в полчаса и выглядел ничуть не лучше Сухановой.
Смотрю на часы. Через час меня сменяет Горихин. Интересно, что он там думает. Ведь в такую передрягу он попал впервые Минут через сорок мне менять Ильичева. А пока лежу, скрючившись в плоту, и, зарывшись в одеяла и спальники, думаю: "Какого черта я здесь?
Что заставило меня в такую даль забраться? Что вынесу я из этого плавания, кроме хронического насморка или, того хуже, застуженной поясницы? Вместо плюс ста процентов северного коэффициента, который получают нормальные люди, минус кровных рублей, уплаченных за дорогу и питание, и опять-таки минус двадцать дней честно заработанного отпуска.
Какими коврижками меня сюда заманили? Так она кончилась в первый же день плавания. Романтика - создание нежное, бытовизма не любит. Ей грязные миски да ломота в костях противопоказаны. Она хороша дома, возле телевизора, когда грелка под ногами и форточка на запоре.
Тогда после второго ужина хоть на Эверест А здесь мокрость и только. Что ж, теперь каждого, кто неделю в мокрых штанах просидел, романтиком называть? Так тогда, извините, до двух лет мы все романтики. Какая прелесть в том, что я лежу и не могу быть уверенным на сто процентов, что завтра не будет еще хуже? Мне страшно. Я сухопутное существо. Я привык, чтоб под ногами была суша, а не пятьдесят метров ледяной черной воды. Что могу противопоставить я, состоящий из тонких мышц и четырех литров теплой крови, бесконечной силе стихии?
Волны накатывают одна за другой, долбя плот в борт. Часто мне кажется, что крен превышает шестьдесят градусов. Ильичев бегает по плоту, стараясь удержаться на курсе, ругается в голос. Только ругань не масло - волны не сгладишь! Дно ПСНа сильно сдуло, и доски палубного настила больно врезались в тело. Сморщившийся, уменьшившийся в объеме желудок, подвешенный в животе за нитку ссохшегося пищевода, судорожно дергается от приступов морской болезни и голода.
А уши все время слушают, слушают Ну зачем я здесь? Снова и снова задаю себе этот бессмысленный вопрос. Ведь мог бы сейчас валяться на пляжном топчане где-нибудь в Пицунде, греть животик под лучами солнца. Конечно, можно утонуть и на Черном море, но это будет приятная во всех отношениях смерть. По крайней мере последний взгляд запечатлеет не свинцовую темноту разгулявшегося моря, а шоколадные тела загорающих красавиц, не обремененных излишком одежды.
Очередная волна врубается в носовой баллон. Плот конвульсивно дергается, уваливается вправо. Хоть бы скорее заступить на вахту, чтобы не вздрагивать здесь при каждой новой волне. До конца моей вахты остается пять минут, когда из ПСНа кряхтя вылезает Го-рихин. Передаю ему руль, достаю из полевой сумки несколько тестов-опросников и, не теряя инициативы, задаю первый вопрос:. Километров двенадцать в час будет. Сейчас у Горихина пошли положительные эмоции - зачем разочаровывать человека?..
Плот сразу же уваливается под ветер. Как мало надо человеку, чтобы прийти в хорошее расположение духа! Только уверенность в том, что ситуацией управляешь ты, а не случай. Я протягиваю Горихину пару "вахтенных" пряников. Он расплывается в блаженной улыбке. Сейчас он почти счастлив. Раскрываю вахтенный журнал, записываю: "14 августа. Вахту сдал. Без происшествий. Приподнимаю внешнюю входную шторку и, стараясь не втащить за собой воды, вползаю внутрь ПСНа.
В темноте слышно, как тихо постанывает Суханова. Глухо бьются в дно плота волны. Меня начинает мутить. Я отодвигаю в сторону шторку. Я смотрю на его круглое, довольное лицо.
Наверное, за эти три недели оно очень изменилось, но заметно это станет, как и все другое, только там, на берегу. Зарываясь баллонами в пену гребня, плот взбирается на очередную волну. Минуты складываются в часы, метры - в мили. Каждая миля, оставленная позади, отдаляет нас от точки старта - от земли.
Каждая пройденная миля приближает нас к конечной точке плавания - к земле Литература Восьмитысячники Антарктида Россия Беллетристика. Ты ведь плавал, ты знаешь, - спрашивают меня. Горихин макает палец в воду, морщится и вносит свою поправку: - Вода слишком холодная. Давай предположим, что упал ты. Видимость тридцать метров, - добавляю я погодный фактор. Мельников, сосредоточенно думая, нащупывает правильные "ходы": - Через каждые пять минут даем белую ракету.
Я понимаю, что продолжать инструктаж дальше бессмысленно, и замолкаю. Мне холодно! Передаю ему руль, достаю из полевой сумки несколько тестов-опросников и, не теряя инициативы, задаю первый вопрос: - Самочувствие хорошее или плохое? Я, не переспрашивая, зачеркиваю цифру 3. Оставшиеся два теста заполняем быстро, по-деловому. Горихин уже адаптировался к "улице". Управляет плотом уверенно, с удовольствием. В этом что-то есть, - тихо говорю я. Я не слышу. Введите условия поиска Отправить форму поиска.
Однако, как это ни удивительно, за это время написана только одна хорошая книга и питании в горных походах это. Расположена на одном из островов Онгуль, лежащих в северо восточной части бухты Лютцов Хольм побережье Земли Королевы Мод. Станционные сооружения построены на свободном от льда участке. Открыта в г. До г. Бассейн Таласа ограничен на севере Киргизским, а на юге Таласским хребтами.
